Учитель драмы

Вик сделал шаг ближе.

— Я слышал, у вас с Габи произошел инцидент на занятии, некоторое время назад?

— Это был мой первый день. Дети тяжело воспринимают перемены. Мы все их тяжело воспринимаем, на самом деле…

— И вы не связались со мной. Должно быть, тут нечему удивляться.

Мне стало почти что больно сохранять нейтральное выражение лица. Мои губы превратились в ломаную линию.

— Я хотела просмотреть ее индивидуальный образовательный план, прежде чем говорить с вами.

Он тихо рассмеялся, будто давая понять, что не купился на это.

— Габи не может воспринимать вербальную информацию, если на фоне присутствуют какие-либо шумы…

— Да. Поэтому я научилась…

— Послушайте, мисс… Напомните мне?

— Де Феличе.

— Хорошо. Так вот, мисс Де Феличе. Ваша должность в «Бульваре» временная. Так что я на минутку перестану притворяться и буду говорить с вами на равных. Я возлагал большие надежды на эту школу, но она не предоставляет моей дочери достаточно комфортные условия. С ней там обращаются несправедливо. А мы уже достаточно пострадали от несправедливости за последние годы.

Лили погладила его по спине, демонстрируя сочувствие. Знала ли она о Мелани?

В размытой мелодраматичной манере, которая свойственна людям, которые выпили слишком много мартини, Вик продолжил:

— Я не позволю Габи махнуть на себя рукой только из-за того, что порочная система махнула рукой на нас. Дерьмо случается. Но никогда не поздно встать на защиту того, во что ты веришь, я прав?

— О, ты абсолютно прав, — сказала Лили, с глупым видом отхлебнув из своего бокала. — Это проблема сегодняшнего мира. Никто ни за что не несет ответственность. Я то же самое сказала им в прачечной на той неделе. Я оставила свои солнцезащитные очки от Тьерри Ласри в кармане пальто, и, естественно, когда я за ними вернулась, их уже там не было. Я сказала тогда — то, что вас не поймали, еще не значит, что вы не нарушили закон.

Вик поставил свой стакан на барную стойку и насмерть впился в меня глазами.

— Я верю в карму и считаю, что когда человек пренебрегает кем-то, кто нуждается в помощи, то вселенная обязательно даст ему пинок под зад. Именно поэтому мне так долго пришлось разговаривать с Генри. Нужно, чтобы люди открыли глаза на правду.

Я стала хвататься за модные учительские словечки:

— Не могу говорить за других учителей в «Бульваре», но на моих занятиях Габи — это часть коллектива. Я очень долго работала, чтобы придать ей уверенности и сформировать стратегию.

И снова его приподнятая бровь сообщила мне, что он не до конца мне верит. Он прижал пальцы к губам, будто сдерживаясь, чтобы не сболтнуть лишнего.

— Извините, — в конце концов сказал он. Скорее Лили, нежели мне. — Я позволил гневу взять над собой верх. Как вы понимаете, я носил это в себе уже довольно долгое время.

Лили снова сжала его плечо.

Вик посмотрел на меня, потом взял со стойки свой напиток.

— Там Регина, мама Картера. Я должен пойти поздороваться. Вы же не хотите присоединиться ко мне?

Я слабо покачала головой.

— Ой! Келли пришла! — сказала Лили. — Вернусь через минутку. — Восторг от встречи со знаменитостью на ее лице обозначал, что это либо Келли Рипа, либо Резерфорд, либо Престон.

Я наблюдала, как Виктор Эшворт исчезает в океане коротких блестящих юбок. Через минуту я увидела, как он устраивается в дальнем углу с диванами, который за время праздника превратился в неофициальную VIP-зону. Регина расцеловалась с ним. Владелец самого крупного мучного производства на Среднем Востоке налил ему выпить из бутылки — водка за шестьсот долларов. Вик достал из кармана кубинскую сигару с тем смехотворным благоговением к фаллосу, с каким все мужчины обращаются с сигарами.

Неужели он провоцировал меня? Рассчитывал, что я сама себя выдам?

Нет. Это была просто паранойя. У Виктора не было никакого компромата на Марианну. Габи не вспомнила меня. И я подчистила все хвосты. К тому же, чем дольше Марианна остается в «Бульваре», тем больше появляется живых свидетелей ее существования: могущественных родителей и уважаемых учителей типа Фрэнсиса.

Да и, кроме того, если бы Виктор пришел в школу и сказал, что я напоминаю ему мертвого архитектора его покойной жены, то выглядел бы как сумасшедший. Нет, хуже, как помешанный на своем горе. А единственная вещь, от которой людям становится более не по себе, чем от мысли об убийце среди них, это когда кто-то, особенно мужчина, неприкрыто демонстрирует свою скорбь.

Телефон завибрировал в моем черном кожаном клатче. Я проверила сообщение и нашла там фото от Фрэнсиса. Это был снимок его и Кэт. Она заливалась истерическим смехом. А его короткие волосы были собраны в нечто, что должно было быть девятью или десятью хвостиками.

Прежде чем я успела ответить, он прислал еще одно сообщение: «Не волнуйся. Это произошло с моего согласия».