Учитель музыки

Ну что ж, теперь, когда ему всё ясно, когда их план очевиден, а исполнители известны наперечёт, ему остаётся только собраться и начать сопротивление, начать залихватскую драку не на жизнь, а на смерть, показать им, где раки зимуют. Хорошо бы найти настоящего Якоба Скуле, но… Стоп! Да ведь настоящим Якобом Скуле может быть любой из шайки, тот же Пратке, прикинувшийся идиотом, или сам Клоппеншульц, который, разумеется, на деле совсем не инвалид, а инвалидное кресло нужно ему как собаке пятая нога. А скорей всего, Якоб Скуле — это так называемый Мартин Кёль. Конечно, чёртов учитель не смог удержаться от того, чтобы не полюбоваться своей любимой флейтой, не завести о ней разговор. Да, да, да, точно. Вот теперь всё окончательно было ясно, Эриксон даже кулаком стукнул по столу от очевидности вывода.

«Хельга, Хельга! — обратились его мысли в следующий момент к жене. — Где ты, Хельга? Твой возлюбленный муж стал пленником этого мрачного затхлого дома и борется в одиночку с бандой преступников-психопатов, из последних сил пытаясь вернуться к тебе».

А что, собственно, он делает для своего возвращения? Да ничего!

«Ты раскис, — с яростным сарказмом обратился он к себе, — ты трахнулся с какой-то грязной проституткой, а теперь сидишь тут, на кухне не твоей квартиры, в этом доме сумасшедших, и пьёшь чай из чужой грязной кружки, а из гостиной несёт смрадом разлагающегося трупа, который на тебя хотят повесить. И ты не делаешь ничего. Тебя будто всё устраивает. Чёртов слизняк!»

Словно подстёгнутый этой речью, Эриксон быстро поднялся и вышел в прихожую. Минуту постоял у двери, прислушиваясь, потом открыл её и вышел на площадку. Не глядя на Йохана, стал спускаться по лестнице…

— Осторожно, — сказал над ним чей-то голос. — У него, кажется, разбита голова.

— Бедняга. Он прям-таки притягивает к себе несчастья, — это, кажется, голос прачки, мадам Рё.

— Да уж, это точно, ваша правда, — а это — Бегемотиха.

— Да он просто чокнутый, — насмешливый голос Йохана.

В затылке тупо саднило, голову разрывала тупая, всеобъемлющая и нескончаемая боль.

— Что со мной? — произнёс Эриксон, и, как ни тихо он это сказал, голова тут же отозвалась новым взрывом боли.

— Фру Винардсон, несите ключи от его квартиры, — это Бернике, откуда-то справа.

— Да вы посмотрите у него в кармане, чем бегать зря, — Йохан.

Проклятье! Вся банда в сборе. Куча свидетелей собрана для момента обнаружения трупа, не так ли, Скуле-Клоппеншульц? Сейчас они откроют дверь, внесут Эриксона в квартиру и в один голос начнут ахать и возмущаться вонью. А потом шустрый Йохан или пытливая маразматичка Бернике подойдёт к шкафу и откроет створки.

Нет! Чёрта с два!

— Я сам, — сказал он, открывая глаза.

Он так и лежал на лестнице. Вокруг стояли Бернике, Йохан, Рё и Винардсон. Чуть дальше прижался к перилам старый Пратке и косил на Эриксона безумным взглядом.

Инженер, кряхтя и постанывая от боли, сел на ступеньке.

— Нет уж, давайте-ка мы донесём вас, — взялась распоряжаться мадам Бернике. — Магда, берите его под мышку, поднимайте. Йохан, не стой столбом, помоги фру Винардсон. Макс… впрочем, нет, иди к себе, Макс. Я кому сказала! Мадам Рё, помогайте…

Бегемотиха могла бы легко поднять его и одна, как уже делала это в тот вечер, но прачка и Йохан засуетились рядом, подхватывая Эриксона под руку.

— Оставьте! — выдавил он, почти перейдя на крик и невольно закрывая глаза от лопнушей в мозгу лампочки боли. — Не надо… я сам. Я должен идти… У меня урок.

— Урок? — мадам Бернике положила подбородок на плечо, искоса глядя на него. — И вы пойдёте на него?

— Да.

— В таком виде? Мятый, небритый, в одной рубахе и… с этим ужасным запахом?

Кажется, она была права. На улице его сразу схватят и отправят в сумасшедший дом.

— Что со мной случилось? — спросил он, глядя на фру Винардсон. — Почему я лежал здесь? Я, вроде начал…

— Мусор, — не дослушала Бегемотиха. — Макс выносил мусор и… вот, — она указала на банановую кожуру, валявшуюся ступенькой ниже.

— Уберите её уже, Магда, — раздражённо произнесла мадам Бернике, — пока кто-нибудь ещё не сломал себе шею.

Консьержка зло глянула на Пратке, подняла кожуру, сунула безумцу в карман.

— Я не позволю! — взвизгнул старик, отступая. Но кожура так и осталась в его кармане.

Мусор… Мусор жильцы выносили во двор, через чёрный ход. Эриксон мог бы выйти через него совершенно незамеченным, Бегемотиха ничего бы не почуяла, нужно только шагать тихонько, на цыпочках. Но если тащить на себе труп, то тихонько не получится. Да и вонь будет стоять такая, что она непременно переполошится…

Между тем его повернули и повели к двери в эту проклятую квартиру, где ждал в шкафу своего часа ещё не скелет, но уже труп.

— Подождите, — простонал он, вяло сопротивляясь. — Мне нужно идти. Я должен. Я сам.

— Ничего, ничего, господин Скуле, — бормотала коньсержка. — Сейчас уложим вас в кровать, отлежитесь, потом пойдёте помоетесь, побреетесь и будете как новенький.

— Нет, — упирался Эриксон. — Нет, я не пойду домой. Пустите, я сам, вы не должны ко мне входить.