Учитель музыки

Лежать в кровати он не смог из-за непрекращающейся дурноты — уснул на стуле возле раскрытого окна. Когда проснулся от холода, был уже, кажется, поздний вечер — во всяком случае, в соседних домах светились окна, кое-как разгоняя дождливую тьму. Да, было часов одиннадцать.

В тяжёлой от боли и голода голове всплыло воспоминание о минувшем дне, о трупе Якоба Скуле… Он вынужден был признаться себе, что окончательно запутался и ничего не понимает. Бегемотиха Винардсон то ли не состояла в банде Клоппеншульца, то ли ей была предназначена режиссёром всего этого спектакля какая-то особая роль… Голова у Эриксона шла кругом, он не мог выдумать ни одной правдоподобной гипотезы. Если до вечера в его логических построениях всё складывалось, то теперь, после обнаружения Магдой Винардсон трупа, все его гипотезы трещали по швам, рассыпались в прах, оставляя после себя только новые вопросы, вопросы, вопросы…

Надо было бежать, пока не явилась Бегемотиха. Неизвестно ещё, в какую трясину она должна его утянуть, согласно их плану. Быть может, по дороге до Фюлькевейен он должен будет совершить ещё одно убийство… Да мало ли что мог придумать Клоппеншульц.

Эриксон посмотрел вниз. До тротуара было рукой подать — второй этаж, метров пять-шесть, пустяки, можно было бы даже просто выпрыгнуть без риска поломать ноги. Но он на всякий случай решил воспользоваться подручными средствами.

Эриксон стянул с кровати простыню, связал с пододеяльником, получив трёхметровую лестницу на свободу — не самую прочную, но если даже она и не выдержит, то высота всё равно не большая.

Торопливо привязал конец пододеяльника двойным узлом к трубе отопления, выбросил импровизированный канат в окно. Выглянул. Конец простыни не доставал до земли метра три — это не много, это ничего.

Он уже готов был вылезти, но, вспомнив, вернулся к стулу, взял Линдины трусики, зачем-то сунул в карман.

Взобрался на подоконник и сел, перебросив ноги наружу. Схватился за свой спасительный канат, подёргал и стал медленно переносить на него вес тела. Пододеяльник держал, а вот простыня вызывала сомнения в своей прочности — она натянулась, как его нервы, и, кажется, потрескивала.

Порвалась она, когда он уже почти добрался до края. И всё же, разрываясь, ткань немного затормозила его падение, так что он почти не ушибся, — только в пятках возникла резкая острая боль, так что он несколько минут прижимался к стене, переступая с ноги на ногу, пока боль не утихла.

Свисающая белая простыня над головой отчётливо привлекала внимание в вечернем сумраке. Плевать. Главное побыстрее исчезнуть отсюда.

Эриксон повернулся и поковылял по Сёренсгаде в сторону от площади. Ему надо было туда, на ближайшую автобусную остановку, но появиться в таком виде на площади, поблизости от полицейского участка…

Он свернул в первый же попавшийся переулок — сейчас важно было исчезнуть, поскорей выпасть из поля воздействия проклятого дома, исчезнуть из досягаемости взгляда его окон. Переулок почти не освещался — низкие приземистые фонари здесь горели через один, а стёкла их давно не мыли, так что тусклый свет не мог разогнать сумрак, скопившийся в промежутках между этими железными гномами.

Эриксон прошёл метров двадцать, когда услышал за спиной негромкий крадущийся топот. Не успел он с опаской повернуться, как кто-то схватил его за плечо.

— Постойте-ка! — произнёс мужской голос с повелительной интонацией.

— Что вам нужно? — спросил Эриксон, повернувшись и разглядывая незнакомого мужчину — плотного, в шляпе, с острой бородкой, с зонтом в руке.

— Это ведь вы спустились из того окна, — громко заговорил мужчина, стараясь, кажется, привлечь к Эриксону внимание. — Я видел, как вы свернули сюда. Больше никого на улице не было.

— Отпустите, — Эриксон дёрнул плечом. Но господин тут же схватил его за воротник. Ему нужна была помощь второй руки, но он, кажется, не знал, куда деть зонт.

Эриксон снова рванулся и попробовал толкнуть своё неожиданное препятствие в грудь, но господин оказался ловок — он вовремя отпустил воротник, чтобы увернуться от толчка, и тут же хлёстко ударил Эриксона рукоятью зонта по колену. К счастью, по чашечке он не попал, но удар тем не менее оказался весьма болезненным.

— Проклятье! — вскричал Эриксон, когда напавший снова схватил его — теперь уже за рукав. — По какому праву?!

Не отвечая, господин попытался подножкой повалить инженера на землю, но тот успел среагировать и переступил подставленную ногу. Они принялись бороться, и в этой борьбе некоторое преимущество было на стороне Эриксона, поскольку господин так и не согласился выпустить из руки мешавший ему зонт. Зато он проявил бо́льшую неразбирательность в средствах и в какой-то момент пнул Эриксона коленом в пах. Это действие привнесло в схватку перелом, и напавшему наконец удалось повалить инженера на мокрый асфальт.

— Держите вора! — закричал он, пытаясь усесться сверху, чтобы не дать инженеру подняться.

Эриксон готов был заплакать. Проклятый дом держит его, не отпускает. Он и не отпустит его!