Учитель музыки

Но старик даже не слушал его. Тяжело дыша, он уселся на тело и принялся сосредоточенно глядеть в одну точку, не обращая никакого внимания на Эриксона.

— Макс, — позвал он, — ну пожалуйста, я прошу тебя, давай пойдём.

— Ты не Якоб Скуле, — неожиданно произнёс Пратке.

— Да, — выдохнул обмерший Эриксон, отпуская свёрток.

— Ты не Якоб Скуле, — повторил сумасшедший, переводя взгляд на Эриксона.

— Да, — кивнул он. — А ты знаешь, кто я?

— Знаю, — кивнул Пратке. — Я знаю, кто ты.

— Откуда? — Эриксон смотрел на старика, как если бы это был внезапно оживший труп, попросивший из покрывала, чтобы его развернули.

— Я не позволю! — почти заорал сумасшедший, отчего Эриксон даже присел, закрывая ладонями уши.

— Тише! — зашептал он. — Тише, идиот! Ты погубишь нас.

— Не позволю, — забормотал старик. — Не позволю. Ты не Якоб Скуле.

— Да, да, да, я не Якоб Скуле, только заткнись, — пробовал урезонить его Эриксон.

— Ты не Якоб Скуле, — твердил Пратке. — Ты ненавидишь эту фамилию.

— Тьфу ты! — до Эриксона наконец дошло, откуда чокнутый Макс взял эту фразу. — Хватит сидеть, вставай, идём. Идём, или я тебя изобью, ты понял?!

Пратке неохотно поднялся, взялся за свёрток.

— Ты не Якоб Скуле, — услышал Эриксон за спиной его пыхтение, когда они уже тронулись. — Я знаю, кто ты.

— Знаешь — скажи, — усмехнулся Эриксон, не сомневаясь, что старик просто повторяет всё, невзначай услышанное, или то, что втемяшилось в данный момент в его больную голову.

— Ты сумасшедший, — произнёс Пратке.

Эриксон рассмеялся так, что не мог идти дальше и даже выронил из рук свою часть ноши. Он остановился и долго хохотал, не обращая внимания на тёмный переулок Фюлькевейен, в который они вступили. Где-то прошаркали чьи-то шаги, или ему показалось, но он не мог сдерживать смех и хохотал так, что даже присел.

Отсмеявшись, повернулся и увидел, что Пратке рядом нет.

— Эй, — окликнул он, — Макс. Макс, ты где? Вернись, или я тебя убью.

Пратке, где бы он ни был, не отозвался.

Тогда Эриксон бросился назад, в Тиневейен и метался от дома к дому и звал, и уже на середине переулка поймал старика, который спокойно шагал назад, как он полагал, к дому, на самом деле двигаясь совсем в другую сторону.

Настигнув, Эриксон несколько раз ударил его по лицу, свалил и схватил за горло.

— Если ещё раз, сукин сын, ты двинешься без моего разрешения, или подашь голос, я убью тебя, — прошипел он. — Ты понял меня?

— Я не позволю, — был ему ответ. — Ты не Якоб Скуле.

В тайной надежде, что трупа они на месте не обнаружат, что он куда-нибудь делся, Эриксон потащил старика назад. Конечно, труп никуда не делся и всё так же вонял на весь переулок, дожидаясь их.

Рука Эриксона нащупала в кармане трусики Линды, так и лежавшие там с момента первого побега. Сдёрнув с носа маску, отшвырнув её, поднёс к лицу трусики и глубоко вдохнул их запах. Аромат Линдиного тела был уже неуловим, пахло только несвежим бельём; а ещё, кажется, вонь, пропитавшая всю квартиру, въелась и в ткань. Тогда он с неожиданной злостью скомкал и отбросил трусики и минуту бессмысленно смотрел на это белое пятно, беззащитное и такое одинокое в безлунной тьме. Толкнул Пратке к свёртку: «Берись!»

Теперь он заставил Макса идти впереди, командуя, куда нужно двигаться. Метров через тридцать Пратке выронил свёрток и уселся на него. Он тяжело дышал, по шуму, с которым работали его лёгкие, видно было, как он устал. Чёрт возьми! Так они никогда не доберутся до…

Ему послышалось, или впереди в самом деле разговаривали?

Весь обратившись в слух, Эриксон даже выступил вперёд, чтобы оставить старика, пыхтящего как кузнечный мех, за спиной.

Да, теперь он совершенно отчётливо расслышал. Только это был не разговор. Впереди, там где прижались к тротуару несколько автомобилей, доносились звуки рации. А присмотревшись, он различил и полицейскую мигалку на одной из машин.

Эриксон попятился, наступил на труп и, чертыхаясь, повалился на тротуар.

— Я не позволю! — поднимаясь, заорал Пратке, и голос его разнёсся по Фюлькевейен до самой, наверное, площади Густава Стрее. — Никому не позволю!

— Молчи, идиот! — зашипел Эриксон, замирая в надежде, что сумасшедшего не услышали.

Но его услышали. В пятидесяти метрах далее по переулку вспыхнули фары, выхватили из сумрака Пратке, как свечка торчащего с растопыренными руками над свёртком.

Закрываясь рукой от слепящего света, сумасшедший заорал с новой силой: «Я не позволю!»

Эриксон застонал, заскулил от безнадёжности своего положения и неминуемости чего-то очень нехорошего, на четвереньках отполз в тень ближайшего дома, поднялся и бросился бежать. Выскочил в Жестяной переулок и помчался, прижимаясь к домам, назад — в кровать, досыпать. Ведь весь этот ужас ему только снился. «Ну, усни ещё раз, — вспомнил он слова Линды. Закроешь дверь и проснёшься»… Да-да, сейчас он только сбегает закроет дверь, отрезав путь в реальность преследующему его кошмару, и — проснётся.

— Вставайте, господин учитель, — услышал он над собой тихий голос Магды Винардсон и почувствовал, как она теребит его за плечо.