Удача гения. От обслуги до пророка: как изобрели высокое искусство

Архип Куинджи. Красный закат, 1905–1908 годы. Музей Метрополитен, Нью-Йорк

Оказывается, Буров, зайдя случайно в одну фотографию, застал там Архипа Ивановича в качестве заведовавшего позами, фоном и т. д. Виктор Васнецов отправился тотчас по указанному адресу и не без некоторого труда, но уговорил все же упрямого “грека” вернуться к живописи, к товарищеской среде…»[62].

Человек с религиозным мышлением скажет, что все именно так и было задумано от самого рождения художника в бедной семье в Мариуполе. Но Буров зашел в фотоателье случайно, а товарищам об этом рассказал, потому что он хороший человек. А других потеряшек друзья не нашли, или нашли, но не сумели вернуть, или не искали вовсе. Мир спасает не красота, а доброта.

Другой случай, из той же биографии и опять про зависимость от окружения:

«Архип Иванович рассказывал, что заработок в 400 руб., доставшийся ему однажды за этюд, возбудил такое отношение товарищей, что он ножом изрезал эту запроданную вещь…»[63].

Живопись Куинджи потемнела, но ее специфика по-прежнему очевидна. Если обобщать достаточно грубо, то до XIX века пейзаж был туристической открыткой. Иногда туристической открыткой знаменитого мастера, например Гварди. Пейзажи Фридриха (1774–1840), Тернера (1775–1851), Куинджи (1842–1910) больше воздействуют на воображение. Если сравнивать с текстом, в первом случае мы имеем дело с записками путешественника, в которых описываются достопримечательности, а во втором – со стихотворением, в котором излагается личное чувство, пережитое автором перед Колизеем.

С 1882 года Куинджи не показал публике ни одной своей картины. В 1901-м он был близок к тому, чтобы выставиться, но, несмотря на восторженные отзывы близких, передумал. «Красный закат» – одна из последних больших работ, написанных мастером. Архип Иванович разбогател, купив и перепродав дом в Петербурге. Это дало ему возможность уйти на пике популярности, помогать людям, вывезти своих студентов в Европу. Благородная душа с большим сердцем, он жестоко страдал от болезни в последние месяцы жизни, чего не случилось бы, если бы уже были изобретены обезболивающие. Всю дорогу до кладбища ученики и друзья несли его гроб на руках.

Иной Курбе

Под знакомой Вам смеющейся маской я скрываю душевную горечь, печаль и тоску, которая вцепилась мне в сердце как вампир. <…> человек не должен развивать свой ум, если не хочет оказаться в полном одиночестве… <…> Это будет самая поразительная картина, какую только можно себе представить.

Письмо Курбе Брюйасу, ноябрь 1854

[64]

Гюстав Курбе. Мастерская художника. Реальная аллегория, подводящая итог семи годам моей художнической жизни, 1855 год. Музей Орсе, Париж

Обычно он делал наброски прямо на холсте, писал быстро и уверенно. При работе над «Мастерской» Курбе-реалист не удержался от искушения выйти на больший масштаб обобщений при помощи аллегорий. Торопясь к выставке, художник как следует закончил только центральную группу и вообще красочный слой в «Мастерской» тоньше, нежели в большинстве его работ. В результате с годами справа рядом с Бодлером возникло «привидение» Жанны Дюваль, его любовницы. По просьбе поэта художник ее закрасил, но годы прошли, и она проявилась. В музеях вообще интересно наблюдать за призраками – фигурами и предметами, сквозь которые просвечивает пол, например, или задник. К сожалению, иногда за какие-то сотни лет красочная поверхность истончается.

Заметим, что живи Курбе в эпоху Возрождения, за слишком тонкую красочную поверхность цех выписал бы ему штраф.

От композиции такое ощущение, что стар и млад, и еврей со шкатулкой, и философ Прудон выстроились в очередь восхититься художником. Сам Курбе в письмах Шанфлери писал, что слева от него повседневная жизнь «эксплуататоры и эксплуатируемые», а справа – «другие деятельные люди, мои друзья – труженики и коллекционеры предметов искусства». Отбор представителей народа исследователь Герстл Мак интерпретирует так: «Ветеран революции олицетворяет пренебрежение к старости, торговец тканями – эксплуатацию бедняков с помощью соблазнов, наемный плакальщик – насмешку над погребальным ритуалом, ирландка – крайнюю нищету, череп на газете – деградацию идей (Прудон называл прессу кладбищем идей), обнаженная фигура – академическое искусство, гитара и шляпа – романтическую поэзию. <…> а мальчик символизирует уважение грядущих поколений»[65].