Удача гения. От обслуги до пророка: как изобрели высокое искусство

Современников могли раздражать огромный размер полотна и обношенные герои слева, но более всего, конечно, сам автор-выскочка и его поучающая интонация. Все-таки есть некоторая разница между выполненным в долговечной технике алтарем эпохи Возрождения, в правой части которого молится спонсор (в те времена его назвали донатором), и написанным наспех циклопическим высказыванием художника о самом себе.

И опять же одно дело, когда голого Иисуса со святыми в Сикстинской капелле между собой обсуждают кардиналы, и совсем другое, когда люди с разными представлениями о вежливости и о живописи могут публично распять долгий труд художника просто для того, чтобы показать свое остроумие. Появлялись персональные выставки, критические статьи, а самое главное – гораздо более широкий и разнородный круг реципиентов. Курбе, кажется, был создан для того, чтобы вызывать огонь обсуждений на себя.

Воинственно чванливый, с ассирийским профилем. Сохранились его письма, в которых он пытался привадить милую селянку из родных мест. Художник писал, что способен сделать ее «женщиной, которой во Франции все будут завидовать».

Затем его ждали международный успех, участие в сносе Вандомской колонны, тюрьма, лечебница, бегство в Швейцарию. Одна из его сестер, Зое, все время пыталась обокрасть семью. Она включилась в битву за брата, когда тот попал в тюрьму, правда потом потребовала за свою поддержку слишком дорого. Но остальные стояли друг за дружку горой. Семидесятипятилетний отец навещал сына в изгнании, у него на руках художник и умер.

Гюстав Курбе. Портрет Режиса Курбе, отца художника, 1874 год. Пти Пале, Париж

Зажиточный крестьянин, живший на ренту, общительный жизнелюб, отец устал подпихивать единственного сына к юриспруденции, смирился и оплатил его «порочное» увлечение живописью. В родных местах у Режиса Курбе было прозвище «фантазер».

Когда отец предложил выделить Гюставу большую часть поместья, художник отказался. Он писал сестрам: «Выделите мне только то, что вам не нужно, и оставьте себе все, что может принести немедленную прибыль»[66]. Таким, как со своей семьей, он не был больше ни с кем.

Тенишевы

Ведь не будь ее денежной помощи, я не попал бы в Париж и не смог надолго в нем с семьей поселиться.

Бенуа о Марии Тенишевой

Когда-то я думала, что искусство – это особая атмосфера духовной благоумиротворенности и аромата, от которого легче или красивее живется и дышится, что люди, призванные быть жрецами этого искусства, должны быть выше, лучше толпы, со здоровыми, высокими думами, и что же… какая грустная действительность, какое разочарование[67].

Тенишева в письме Рериху 25 августа 1906 года

Подруга детства княгини Марии Тенишевой, Екатерина Константиновна Святополк-Четвертинская, поддержала разведенную Марию финансово, чтобы та смогла продолжить учиться пению во Франции. Князя Тенишева тогда даже поблизости не было, соответственно, богатства тоже, только талант.

Киту (домашнее имя Четвертинской) была рядом всю жизнь: вела хозяйство, после смерти подруги организовала издание ее диссертации и мемуаров. Это ей изначально принадлежало село Талашкино, именно она устроила там образцовое хозяйство и открыла школу. Четвертинская любила оставаться в тени и просила Тенишеву не писать о ней слишком много. Прозвище «Киту» дал ей в детстве наследник престола цесаревич Александр Александрович, будущий император Александр III.

В старости Тенишева зарабатывала изготовлением эмалей. Кажется, во Франции ее как художника оценили выше, чем в России. Она отыскивала у букинистов редкие книги и восстанавливала старинные рецепты изготовления выемчатой эмали.

Мария Клавдиевна всю жизнь сохраняла дружбу с Рерихом, сын князя общался с ней больше, чем с родной матерью. При этом она раздражала некоторых художников тем, что влезала, поучала, критиковала. Когда Тенишева перестала давать деньги на журнал «Мир искусства», Бенуа в письме Серову назвал их с Четвертинской «проклятыми дурами»[68]. Княгиня была категорически против тона, в котором в журнале обругали Верещагина, ведь все остроумные выпады борзой молодежи общественность связывала с ней – после того как С. И. Мамонтов разорился, она содержала журнал одна. Она требовала, чтобы перед выходом номера с ней советовались и ее мнение принимали во внимание. Художники хотели, чтобы им предоставили деньги и полную свободу.