Удача гения. От обслуги до пророка: как изобрели высокое искусство

Одилон Редон. Офелия среди цветов, 1905–1908 годы. Национальная галерея, Лондон

Выберем в качестве примера картину с минимальным риском раздражения зрителя. Физиологически приятные цвета солнечного дня – голубой и желтый, в XV веке так выглядели лазурит и золото – самая дорогая цветовая гамма. Цветы, несчастная девушка, сюжет из английской классики. Сам художник был человеком деликатным. Когда к нему пришел успех, он был скорее удивлен, чем обрадован тому, что теперь ему не нужно экономить, чтобы купить гвоздики жене[76]. Не все его работы так декоративны, есть и прямо противоположные, темные, но посмотрим на эту и ознакомимся с палитрой отзывов на его творчество.

«Внизу обитали работы, которые так хвалил Гюисманс (“Они выходят за рамки изобразительного искусства и порождают на свет новый жанр безумной, горячечной фантазии”) и осуждал Гонкур (“Бредовые испражнения слабоумного маразматика”); наверху – работы, восхваляемые современными розенкрейцерами и мистиками, работы, которые превозносил Матисс и ругал Толстой, – увидев “Золотую келью” в Лондоне, изумленный ее палитрой (ультрамарин и охра), тот сделал вывод, что современное искусство окончательно сошло с ума»[77].

Гюстав Кайботт. Паркетчики, 1875 год. Музей Орсе, Париж

Здесь не буржуа завидуют герою, не голодные – сытому. У неприязни может не быть глубокой внутренней причины. Работы художника могут просто не нравиться.

Кайботт был одним из первых покровителей импрессионистов. Он покупал только то, что окончательно не продавалось. Эта великолепная картина, которую мог бы написать Караваджо, родись он в XIX веке, до сих пор не принесла ему, как живописцу, должного признания. Она висит в постоянной экспозиции музея Орсе, однако рядом с ней про Кайботта чаще говорят как про собирателя, завещавшего свою коллекцию государству.

С небольшой натяжкой успех импрессионистов можно приписать развитию горизонтальных связей между людьми. Художников по большей части покупали небогатые люди, многие из которых, возможно, сначала ценили «неофициальность» живописи, а уже потом мастерство в передаче света. Благодаря этой поддержке мастера могли натягивать холсты на подрамники. А после того как американские покупатели завалили художников золотом, французские музеи вынуждены были заинтересоваться работами импрессионистов.

Эдгар Дега. Портрет художницы Виктории Дюбур, между 1868 и 1869 годами. Художественный музей Толедо

Вероятно, что именно с того момента, как цены на работы импрессионистов принципиально выросли, все начали хотеть от художников «чего-то нового».

Редкий в творчестве мастера случай, когда портрет написан без холодной въедливости или даже злобы. Изображая красивую каторгу балерин, Дега прятал их лица. А здесь не только цветы – редкий гость в живописи мастера, но и чуть ли не человеческое отношение к модели. Ни следа типизации или стилизации в изображении лица.

Перед нами жена Анри Фантен-Латура, которая сама была уважаемой художницей, а на досуге вышивала. В юности Фантен-Латур был страстным республиканцем. Сейчас удивительно встречать какие-либо его фигуративные работы. Его цветы так безмятежны, что он мог бы вообще ничего больше в жизни не писать.

О роли случайности

Однажды в Эстаке друг Ренуара присел под куст. Художник огляделся, чтобы найти ему подтирку и – вот удача – нашел бумажку. На земле валялась акварель Сезанна, над которой тот работал около двадцати сеансов.

Гонкур считал, что Золя его ограбил – взял названием для своей книги слово «Творчество» после того, как они с братом издали «Творчество Франсуа Буше». Гонкур перестал кланяться Золя и начал интриговать за его спиной. Их еле примирили.

Ренуар-реалист

Если букет составлен моей женой, мне лишь остается его нарисовать[78].

Пьер Огюст Ренуар

Маленький Ренуар жил в Лувре, точнее в трущобах посреди Лувра, с отцом-портным. Художник честно говорил про себя: «Я никогда не старался устраивать свои дела и всегда предоставлял событиям распоряжаться мной». Сослуживцы хотели видеть его военным, преподаватель сольфеджио – певцом. Ренуар признавал, что был зависим от натурщиц: «Модель должна присутствовать, чтобы зажигать меня, заставить изобрести то, что без нее не пришло бы мне в голову, и удержать меня в границах, если я слишком увлекусь»[79].

Вспомним тех мастеров прошлого, которым приходилось довольствоваться болваном. Живая модель дисциплинирует.

А как же муки творчества? Конечно, художник может быть тревожным, иметь склочный характер. Он может быть недоволен работой, испытывать временные сложности с концентрацией. Однако в среднем по больнице результат дает систематический сосредоточенный труд.