Удав и гадюка

Граф вдыхал морозный воздух полной грудью и глядел на окутанный мраком безмолвный лес. Обычный человек бы уже замерз, закоченел и побежал бы к костру, но Филипп, без шапки и перчаток, умиротворенно сидел и думал о своем. Пальцами он растирал снег до состояния водицы. Вихрь воспоминаний закрутил впавшего в чувство отрешенности графа, и тот растворился в нем.

Филипп вспоминал рассказы купцов из-за Черной Найги. Те поговаривали, будто бы на срединном Юге снегопад случается так редко, что его принимают за волю богов. А на далеком Юге люд и вовсе считает, что весь Север засыпан белым песком, а сам Север — это пустыня, холодная и безжизненная. В студеные годы так оно и было — на памяти Филиппа много зим, когда сугробы целиком заметали двухэтажные дома и изолировали поселения от всего мира до весны. Север был суров, но Филипп любил эти жестокие земли. Хотя в далекой молодости, когда волосы Белого Ворона еще были черны, как небо во время бури, Филипп, бывало, и грезил о Юге. Тогда он лежал в комнатке Управителя в замке отца его, Ройса фон де Тастемара, прижимал к себе любимую жену и шептал байки от южных купцов.

— Что? Улицы вымощены золотыми слитками? — бурно хохотала Адерина.

— Тихо, тихо… — шептал улыбающийся Филипп и шикал, боясь, что старый Ройс со своим чутким слухом пробудится и начнет ворчать. — Да, представляешь, улицы у них желтые, Адерина, цвета золота, а в господских районах их действительно выкладывают из золотых плит.

Адерину снова хватал приступ хохота. В ее глазах скакали озорные огоньки, и Филипп любовался ими, покорялся веселому нраву, остроумию и жизнелюбию, кипевшему в этом тоненьком теле. Тогда, в 1695 году, Адерина была беременна сыном, Теоддом, и Филипп боялся лишний раз касаться ее в постели, сдувал пылинки и запрещал покидать замок. Но Адерина никогда не слушалась, фыркала в ответ на наставления мужа, вскакивала верхом на коня и отправлялась, наплевав на настойчивые требования Филиппа, вместе с Управителем: на кобыльи конюшни, на осмотр рудников, на весенний отбор в гвардию.

— А еще… — продолжал Филипп и нежно гладил по большому животу жены. — Там в борделях обитают суккубы, Адерина. Купец Ралойяль, с некоего Элегиара, поговаривал, что там эти женщины совсем не дикие, как у нас, нет. У них есть рога и хвост, а взгляд этих дам бархатен и глубок, и они могут говорить, петь песни, танцевать. Рога! Ты представляешь?

— Ну в это я больше поверю! — фыркала Адерина и смеялась, трясясь всем телом. — Вы, мужчины, всегда падки на всякое вычурное диво, и от этого же господин Ройс тратит баснословные суммы, чтобы обставить гостиную в красном цвете. Диваны, зачем ему диваны с мягкой обивкой, Филипп? Он же не сидит на них, все время пропадает в одной лишь спальне… Но зато показывает их Гиффарду. Ты помнишь, как он с месяц назад выступал перед господином Аверином? — Адерина надула щеки и сделала важный вид, кривляя Ройса. — Смотри, говорит, Гиффарду. Эту кушетку я купил у купцов из Аль’Марилла за баснословные три тысячи…

— Аль’Маринна, — поправил неосознанно Филипп.

— Ох, какой же ты зануда, Филипп, — рассмеялась Адерина и пригладила тогда живот, в котором активно ворочался ребенок, не давая матери спать. — Я тебе о другом хочу сказать. Вы, мужчины, помимо вычурного богатства, любите еще и женщин. Так что я не удивлюсь, что рогатые хвостатые дамочки, пусть и дикие — это самая затаенная и похотливая мечта любого мужчины.

Адерина уткнулась тогда носом в шею мужа и хохотнула, случайно хрюкнув. Хохотнул с ней и Филипп, не выдержав заразительного смеха жены. В те счастливые и молодые годы, когда Белому Ворону было слегка за пятьдесят, как сейчас Уильяму, Филипп мечтал, что сможет посетить Юг. Тогда он еще не знал, что на его плечи после передачи дара в 1742 году ляжет слишком тяжелое бремя и придавит графа к земле, заставив забыть обо всех сказочных красотах далеких земель. А еще позже, в 1750 году, в одночасье погибнут жуткой смертью и сын Теодд, и малолетние внуки. Останется лишь Адерина, которая будет глядеть пустыми глазами призрака и чахнуть в спальне на верхнем этаже, доводя мужа до исступления своим отрешенным молчанием.

Но тогда все счастье закончилось в один миг, а сейчас Филипп чувствовал смутное чувство опасности уже как с три десятилетия. Оно зародилось в сердце хозяина Солрага еще до суда рыбака Уильяма. Назревало нечто нехорошее. И это нечто давило со всех сторон, заставляя Филиппа метаться в постоянных поисках ответа. Демон отвез Уильяма на Юг не силой, а хитростью. Он, должно быть, воззвал к любознательности молодого рыбака, к его сокровенным желаниям познать этот мир и стать его частью. Но зачем? Филипп вздохнул. И, главное, успеет ли Горрон вытащить мальчика из омута интриг Мариэльд? Не столкнется ли Горрон с тем демоном, которого герцог прозвал велисиалом?