Удольфские тайны

Ее слова прервали жестокие конвульсии. Не в силах терпеть ужас сцены, Эмили поспешила прочь из кельи и позвала монахинь на помощь настоятельнице.

Сидевшие в гостиной пансионерки и мадемуазель Бланш обступили потрясенную Эмили и засыпали сотней вопросов, на которые она ответила лишь то, что сестра Агнес умирает. Объяснение показалось достаточным, и вскоре был накрыт стол. Закуски и напитки немного укрепили ее пошатнувшееся физическое состояние. Сознание, однако, так и не оправилось от удара и растерянности перед некоторыми утверждениями монахини. Эмили с радостью немедленно покинула бы монастырь, если бы не стремилась узнать, переживет ли синьора Лорентини последний приступ.

Через некоторое время пришло известие, что конвульсии прекратились и больная успокоилась. Подруги направились к выходу, но в эту минуту подошла настоятельница и, отведя Эмили в сторону, сказала, что хочет с ней поговорить, а поскольку сейчас уже поздно, просит прийти на следующий день.

Эмили пообещала исполнить просьбу и вместе с Бланш направилась в сторону замка.

Дорога шла лесом, и мадемуазель де Вильфор не переставала жаловаться на темноту. Окружающая тишина внушала страх, даже несмотря на сопровождение слуги. Эмили, в свою очередь, слишком глубоко переживала недавно испытанный ужас, чтобы обращать внимание на внешние обстоятельства. Из задумчивости ее вывела Бланш, заметив вдалеке на сумрачной тропинке две медленно приближавшиеся фигуры. Избежать встречи можно было, только свернув в еще более уединенную часть леса, куда незнакомцы, впрочем, могли с легкостью за ними последовать. Однако страх прошел, как только Эмили различила голос месье Дюпона и увидела, что его спутник не кто иной, как посетитель монастыря. Сейчас он настолько увлекся беседой, что не сразу заметил приближение дам. При встрече незнакомец ушел, а Дюпон к ним присоединился, чтобы вместе вернуться в Шато-Ле-Блан.

Услышав о приезде месье Боннака, граф сказал, что хорошо с ним знаком, а узнав о печальном поводе визита в Лангедок и о том, что шевалье остановился в небольшой деревенской гостинице, попросил месье Дюпона пригласить его в замок. Тот с радостью исполнил просьбу.

Преодолев стеснение, месье Боннак согласился и пришел в гостеприимный дом, где любезность графа и живость Анри помогли развеять его мрачное настроение. Месье Боннак служил во французской армии; на вид ему можно было дать около пятидесяти лет. Высокий, хорошо сложенный, с прекрасными манерами, он был необыкновенно привлекательным: лицо, которое в молодости, наверное, выглядело на редкость красивым, сейчас несло печать меланхолии, казавшейся скорее следствием долгих страданий, чем характера или темперамента.

Разговор во время ужина требовал от него заметных усилий. Время от времени он не справлялся с чувствами и погружался в задумчивое молчание. Графу, однако, удавалось так деликатно и тактично вернуть гостя к действительности, что Эмили на миг показалось, будто она видит отца.

После ужина все рано разошлись по комнатам. В тишине спальни Эмили с новой силой пережила сцену в монастырской келье. То, что умирающая безумная монахиня оказалась синьорой Лорентини, которая вовсе не была убита Монтони, а сама совершила кровавое преступление, не только ее потрясло, но и привело в ужас. В то же время ее весьма заинтересовали намеки на замужество маркизы де Виллеруа и вопросы относительно рождения самой Эмили.

История сестры Агнес, ранее рассказанная сестрой Франсес, оказалась ошибочной. Судя по всему, она была придумана, чтобы надежно скрыть правду. Но более всего Эмили интересовали отношения маркизы де Виллеруа с отцом, а то, что отношения эти существовали, доказывали многие факты: горе Сен-Обера при упоминании имени маркизы, просьба быть похороненным рядом с ней и хранившийся среди тайных бумаг миниатюрный портрет. В какой-то момент Эмили подумала, что отец и был тем самым возлюбленным, которого маркизе пришлось оставить ради замужества, однако в то, что и впоследствии отец продолжал питать к ней нежные чувства, она не верила. Бумаги, которые он приказал уничтожить, должно быть, относились к этой связи. Эмили сильнее, чем когда-либо, захотела выяснить причину строгого запрета. Если бы она так беззаветно не верила в высокие принципы отца, то могла бы подумать, что ее рождение связано с тайной, заключенной в уничтоженных документах и постыдной для родителей.

Подобные размышления занимали ее до поздней ночи. Когда же наконец пришел тяжелый сон, он принес с собой образ умирающей монахини и вернул пережитый в келье ужас.