Удушье

Это была религиозная реликвия. Из тех приманок, на которую Церковь ловила людские души в Средние века. Один из немногих сохранившихся знаменитых пенисов. В 1977-м один американский уролог купил засушенный пенис Наполеона Бонапарта — длиной всего в дюйм — за четыре тысячи долларов. Пенис Распутина — около фута длиной — якобы находится где-то в Париже: в деревянной шкатулке, выложенной бархатом. Двенадцатидюймовое чудище Джона Диллингера[16] якобы хранится в бутылке с формальдегидом в военном госпитале Уолтера Рида.

По словам Пейдж Маршалл, в мамином дневнике записано, что шестерым женщинам предложили вживить эмбрионы, созданные на генетическом материале, взятом от этой самой реликвии. Пятеро отказались.

Шестой — это я.

Это была крайняя плоть Иисуса Христа.

Даже тогда, двадцать пять лет назад, у мамы были большие проблемы с головой.

Пейдж рассмеялась и достала очередную нить, чтобы вычистить зубы очередной старушенции.

— Но оцените хотя бы оригинальность идеи, — сказала она. — Ваша мама — женщина с фантазией.

Согласно догматам Католической Церкви Иисус вновь обрел крайнюю плоть при воскресении и вознесении. По утверждению святой Терезы из Авилы, когда Иисус ей явился и взял ее как жену, он отдал ей свою крайнюю плоть в качестве обручального кольца.

Пейдж тянет нить между зубами очередной старушенции, кусочки пищи и капельки крови летят прямо ей на очки. Она наклоняет голову то к одному плечу, то к другому, стараясь получше рассмотреть зубы старушки.

Она говорит:

— Даже если вся эта история — чистая правда, нет никаких доказательств, что генетический материал взят от действительного исторического лица. Скорее всего ваш отец был каким-нибудь бедным евреем.

Пейдж Маршалл говорит:

— Я думаю, что теперь вы должны согласиться.

— Согласиться на что?

— На предложенный мною способ, как исцелить вашу маму, — поясняет она.

Убить нерожденного ребенка. Я говорю, что даже если я — не он, я все равно думаю, что Иисус этого бы не одобрил.

— Конечно, он бы одобрил, — говорит Пейдж. Она дергает нитку, и кусочек какой-то слизи с зубов летит прямо в меня. — Разве Бог не пожертвовал собственным сыном во имя спасения людей?

Вот она, снова — невидимая черта между наукой и садизмом. Между преступлением и жертвой. Между убийством своего собственного ребенка и тем, что Авраам едва не сотворил с Исааком в Библии.

Старушенция отворачивается от Пейдж Маршалл, пробует языком нитку и выплевывает окровавленные кусочки пищи. Она смотрит на меня и говорит своим скрипучим голосом:

— Я вас знаю.

Все происходит так быстро, как будто я просто чихнул. Я говорю: я прошу прощения. Прошу прощения, что я изнасиловал вашу кошку. Что проехал на автомобиле по вашей любимой цветочной клумбе. Что я сбил истребитель вашего мужа. Что я спустил вашего хомячка в унитаз. Я вздыхаю и говорю:

— Я ничего не забыл?

Пейдж говорит:

— Миссис Цунимицу, пожалуйста, откройте рот шире.

И миссис Цунимицу говорит:

— Мы обедали с сыном в ресторане, и вы там едва не задохнулись до смерти. — Она говорит: — Мой сын спас вам жизнь.

Она говорит:

— Я так им гордилась. Он до сих пор рассказывает знакомым про этот случай.

Пейдж Маршалл смотрит на меня.

— Скажу вам по секрету, — говорит миссис Цунимицу, — до того вечера мой сын, Пол, втайне считал себя трусом. Но с того вечера все изменилось.

Пейдж садится на стул и смотрит то на меня, то на миссис Цунимицу.

Миссис Цунимицу подпирает руками подбородок, закрывает глаза и улыбается. Она говорит:

— Моя невестка собиралась с ним разводиться, но после того вечера она снова в него влюбилась.

Она говорит:

— Я знала, что вы притворяетесь. Просто все остальные видели то, что хотели видеть.

Она говорит:

— В вас — безграничный запас любви.

Старая женщина улыбается и говорит:

— У вас большое и щедрое сердце.

Все происходит так быстро, как будто я просто чихнул. Я говорю:

— Вы совсем уже выжили из ума.

И Пейдж морщится.

Я говорю, что меня уже это достало. Нет у меня никакого запаса любви. Мне на всех наплевать. Я — бесчувственный чурбан. И никто меня не заставит что-то почувствовать. Никто и ничто меня не проймет.

Я — эгоист и мошенник.

Я — законченная скотина. Я все сказал.

Эта старая миссис Цунимицу. Пейдж Маршалл. Урсула. Нико, Таня, Лиза. Мама. Иногда бывают такие дни, когда я себя чувствую, словно мне предстоит сразиться с каждой отдельно взятой глупой бабой в этом чертовом мире.

Я хватаю Пейдж Маршалл за руку и тяну ее к двери.

Никто меня не заставит почувствовать себя Иисусом Христом.

— Послушайте, — говорю я. Я кричу: — Если мне захочется сантиментов, я пойду в кино! На какую-нибудь идиотскую мелодраму.

Старая миссис Цунимицу улыбается и говорит:

— Истинную доброту души все равно не спрячешь. Она сияет, как солнце, и все ее видят.

И я говорю ей: заткнитесь, пожалуйста.

А Пейдж Маршалл я говорю:

— Пойдемте.

Сейчас я ей докажу, что я никакой не Иисус Христос. Истинная доброта души — все это бред собачий. Никакой души нет. Чувства — бред. Любовь — бред. Я тяну Пейдж за собой по коридору.