Удушье

— Как я предохраняюсь? — сказал я. — Сейчас 1734 год, ты забыла? Пятьдесят процентов всех новорожденных рождались мертвыми.

Она дует на прядь волос, упавшую на глаза, и говорит:

— Я не это имела в виду.

Я облизываю ей грудь, провожу языком вверх по горлу и беру в рот ее ухо. Запустив пальцы ей во влагалище, я говорю:

— У тебя есть какие-то заболевания, о которых мне надо знать?

Она облизывает палец и говорит:

— Я всегда очень тщательно предохраняюсь.

И я говорю:

— Это правильно.

Я говорю:

— Меня за это могут погнать с работы, — и надеваю презерватив.

Она проводит обслюнявленным пальцем между моими напрягшимися ягодицами и говорит:

— А мне сейчас каково, как ты думаешь?

Чтобы не кончить прямо сейчас, я думаю о дохлых крысах, гнилой капусте и общественных туалетах системы «яма с настилом». Я говорю:

— Я имею в виду, что латекс изобретут только лет через сто.

Я тыкаю в сторону школьников кочергой и говорю:

— Эти мальчики вылезали из труб, все покрытые сажей. И сажа въедалась им в руки, колени и локти. А мыла тогда еще не было, так что им приходилось ходить чумазыми.

Вот так они и жили. Каждый день им приходилось лазить к кому-то в трубу. В темноте, дыша сажей и копотью. Они не ходили в школу. И у них не было телевизора, и видеоигр, и соков манго-папайя; у них не было магнитофонов и музыки. У них даже обуви не было. И каждый день — все одно и то же.

— Эти мальчики, — говорю я, помахивая кочергой, — это были самые обыкновенные дети. Точно такие же, как и вы. Точно такие же.

Я смотрю на детей, стараясь поймать их взгляды.

— И вот однажды маленький трубочист обнаруживал у себя на интимном месте какую-то болячку. Маленькую язвочку. И эта язвочка не проходила. А потом она метастазировала в живот по семенным пузырькам. А потом было уже слишком поздно.

Все это — издержки моего медицинского образования.

Я говорю: иногда их пытались спасти, этих мальчиков. Ампутировав им мошонку. Но это было еще до того, как изобрели анестезию. Да и больниц настоящих не было. Тогда, в восемнадцатом веке, эту опухоль называли «сажевыми бородавками».

— И эти сажевые бородавки, — говорю я, — были первой, описанной в медицине формой рака.

Потом я спрашиваю знает ли кто-нибудь, почему рак называется раком?

Ни одной руки.

Я говорю:

— Сейчас буду вас вызывать, как на уроке.

Там, в коптильне, мисс Лейси провела рукой по своим влажным волосам и сказала:

— А что? — Как будто это был совершенно невинный вопрос, она сказала: — А что, у тебя нет другой жизни за пределами этой музейной колонии?

И я говорю, вытирая подмышки своим напудренным париком:

— Давай не будем об этом, ладно?

Она собирает в гармошку свои колготы, как это всегда делают женщины, чтобы было удобнее их надевать. Она говорит:

— Такой анонимный секс — явный симптом секс-одержимости.

Мне это видится по-другому. Я скорее представляю себя плейбоем а-ля Джеймс Бонд.

И мисс Лейси говорит:

— А ты уверен, что Джеймс Бонд не был законченным сексоголиком?

Мне надо было сказать ей правду: что я искренне восхищаюсь сексуально озабоченными людьми, помешанными на сексе. В мире, где каждый боится слепой роковой случайности или внезапной болезни, человек, одержимый сексом, утешается мыслью, что он-то знает, что именно может ему грозить. Таким образом, он до какой-то степени контролирует свою судьбу и примерно представляет, какой смертью умрет.

Получается, что одержимость сексом — это тоже своеобразная профилактика. Упреждение.

Во всяком случае, тебе не приходится мучиться догадками, что тебя ждет в конце. Смерть не застанет тебя врасплох. Ты всегда к ней готов. Можно даже сказать, что ты заранее ее запланировал.

А если серьезно, то ведь это шикарно — искренне верить, что ты будешь жить почти вечно.

Смотри также: доктор Пейдж Маршалл.

Смотри также: Ида Манчини.

На самом деле секс — это секс, только когда у тебя каждый раз новый партнер. Иначе это уже не секс. Первый раз — это единственный раз, когда ты воспринимаешь все телом и головой. Даже на втором часу этого самого первого раза твои мысли уже отвлекаются от процесса. А когда ты отвлекаешься, пропадает самое главное — анестезирующее воздействие от анонимного секса, какое бывает лишь в первый раз.

Чего бы Иисус никогда не сделал?

Но я не стал ничего говорить мисс Лейси. Я сказал только:

— Как мне тебя найти?

Я говорю детишкам, что рак называется раком, потому что когда опухоль начинает расти в организме, когда она прорастает наружу сквозь кожу, она похожа на красного краба. А когда этот краб раскрывается, внутри он белый, в кровяных прожилках.

— Врачи пытались спасти этих мальчиков, — говорю я притихшим детишкам, — но они все равно жутко мучились. И что было потом? Кто-нибудь скажет?

Ни одной руки.

Я говорю:

— Ясное дело, они умирали.

Я кладу кочергу обратно в камин.

— Ну, чего? — говорю. — Есть вопросы?

Вопросов нет, и я им рассказываю про псевдонаучные изыскания того времени, когда ученые брили мышей налысо и мазали их конской спермой. Они пытались найти доказательства, что крайняя плоть вызывает рак.

Поднимается дюжина рук, и я говорю:

— Пусть учительница вам расскажет.