Удушье

Когда-нибудь он точно нарвется с этим своим одеяльцем. Кто-нибудь из соседей непременно заявит на него в полицию за жестокое или преступно небрежное обращение с грудным ребенком. У людей просто зуд в одном месте — какое-то болезненное стремление лишить родительских прав недостойных, с их точки зрения, родителей, а ребенка отправить в приют. Я это знаю не понаслышке.

Каждый вечер я возвращаюсь домой после очередного спектакля по «задыхательству» до смерти, и каждый вечер Денни встречает меня с новым камнем. Кварц, агат, мрамор. Полевой шпат, обсидиан, аргиллит.

Каждый вечер я возвращаюсь домой после очередного творения героев «из никого», и каждый вечер меня встречает веселое бульканье посудомоечной машины. Я прихожу домой и сажусь разбирать почту. Пишу благодарственные открытки, подсчитываю сегодняшние поступления. Камень лежит у меня на стуле. Весь стол завален камнями.

Еще в первый день я сказал Денни: у меня в комнате — никаких камней. Складируй свои каменюки, где хочешь. В коридоре. В шкафах. Но только не в моей комнате. Теперь я ему говорю:

— Складируй их, где угодно, только не у меня в кровати.

— Но ты же никогда не спишь на этой стороне, — говорит Денни.

Я говорю:

— Это не важно, сплю я там или нет. Важно, чтобы у меня в постели не было никаких камней.

Я возвращаюсь домой после двухчасового сеанса групповой терапии с Нико, Лизой или Таней и нахожу камни в микроволновке. Нахожу камни в сушке. В стиральной машине.

Иногда Денни приходит домой только в четвертом часу утра. Иногда он находит такие здоровые камни, что ему приходится их катить по земле. Он складирует их в ванной, в подвале, в маминой комнате.

Этим он и занимается целыми днями — собирает камни.

В последний день Денни в Дансборо, в день, когда его выгнали из колонии, достопочтенный лорд-губернатор встал на пороге здания таможни и зачитал приговор по маленькой книжечке в кожаном переплете. Книжка была размером с ладонь, но зато — с золотым обрезом, и в переплете из черной кожи, и с тремя лентами, прикрепленными к корешку: черной, зеленой и красной.

— «Как дым растворяется в чистом воздухе, пусть недостойный исчезнет из жизни достойных, и как воск плавится в огне, — читал он, — пусть безбожник уничижится пред ликом Господа».

Денни придвинулся ближе и шепнул мне на ухо:

— Этот фрагмент насчет дыма и воска… по-моему, это он про меня.

Ровно в час дня достопочтенный Чарли, лорд-губернатор колонии, собрал нас всех на городской площади. Открыл свою книжечку в кожаном переплете и зачитал приговор. Холодный ветер сносил дым из труб в сторону. Пришли молочницы. И сапожники. Кузнец. Их одежда и волосы, их дыхание и парики — все провоняло гэшем. Все провоняло марихуаной. Красные глаза. Остекленевшие взгляды.

Хозяйка Лэндсон и госпожа Плейн тихо плакали, утирая глаза краешками передников — но лишь потому, что это входило в их обязанности по договору. Группа мужчин с мушкетами наготове ждали только приказа лорда-губернатора, чтобы вывести Денни в дикие прерии на автостоянку. Флаг колонии на крыше здания таможни был приспущен до середины мачты. Туристы внимательно наблюдали за происходящим сквозь объективы видеокамер. Слизывали с пальцев остатки сахарной ваты. Ели попкорн из картонных коробочек, а увечные цыплята-мутанты вертелись у них под ногами, подбирая крошки.

— Может быть, вместо того, чтобы меня прогонять, — выкрикнул Денни, — меня лучше забить камнями? Я имею в виду, это был бы хороший прощальный подарок — камни.

Все наши обдолбанные колонисты подскочили на месте, когда Денни сказал «забить камнями».[18] Они посмотрели на лорда-губернатора, потом уставились на свои ботинки, и тревожный румянец у них на щеках побледнел еще очень не скоро.

— «И мы предаем его тело земле, дабы гнило оно в разложении и порче…» — Теперь достопочтенному Чарли приходилось кричать, потому что рев реактивного лайнера, заходящего на посадку в аэропорт неподалеку, заглушил его речь.

Вооруженные стражники сопроводили Денни к выходу из колонии Дансборо. Они провели его через стоянку к автобусной остановке на окраине двадцать первого века.

— Слушай, дружище, — кричу я ему от ворот колонии, — теперь, когда ты уже умер и у тебя столько свободного времени, чего будешь делать?

— Вопрос в том, чего я не буду делать, — отвечает мне Денни. — И я точно не буду давать волю подавленным импульсам.

Это значит, что вместо того, чтобы дрочить, он будет собирать камни. Занятый, вечно голодный, усталый и бедный — у него просто уже не останется сил на беготню по бабам.

В тот же вечер Денни явился ко мне домой с камнем в руках и в компании копа. Он стоит на пороге и вытирает нос рукавом.

И коп говорит:

— Простите, вы знаете этого человека?

Он говорит:

— Виктор? Виктор Манчини? Привет, Виктор. Как она? В смысле, как жизнь? — Он слегка приподнимает руку, выставив ее ладонью вперед.

Должно быть, он ждет, чтобы я хлопнул его по ладони. Мне приходится чуть подпрыгнуть, потому что он очень высокий, но я все равно промахиваюсь и не попадаю. Я говорю:

— Да, это Денни. Все в порядке. Он здесь живет.