Удушье

Она засовывает трубочку с трихлороэтаном в одну ноздрю и глубоко вдыхает. А может, и нет. Может, все было совсем не так.

Глава 31

Денни уже сидит в темноте, в первом ряду. Делает наброски в своем желтом альбоме. На столе перед ним — три пустые пивные бутылки и одна еще наполовину полная. Он не смотрит на танцовщицу на сцене, жгучую брюнетку с прямыми длинными волосами. Она опустилась на четвереньки и мотает головой, подметая сцену волосами. В красном свете ее черные волосы отливают малиновым. Она убирает волосы с лица и подползает к самому краю сцены.

Музыка — громкое танцевальное техно, с врезками совершенно безумных сэмплов: собачий лай, вопли автомобильной сигнализации, лозунги гитлерюгенда. Звон разбитого стекла, грохот выстрелов. Истошные женские вопли и пожарные сирены врываются в музыку.

— Эй, Пикассо, — говорит танцовщица и машет ногой перед носом у Денни.

Не отрываясь от своего альбома, Денни достает из кармана доллар и просовывает его между пальцами ее ноги. На стуле рядом лежит очередной камень, завернутый в розовое одеяльце.

Нет, правда. В мире что-то не так — раз мы уже танцуем под пожарные сирены. Пожарные сирены теперь уже не означают пожар.

Если бы был настоящий пожар, то по радио объявили бы мягким приятным голосом: «Вниманию владельца черного «бьюика», номерной знак BRK 773, у вас горят фары». А при настоящей ядерной атаке кто-нибудь просто крикнул бы: «Остин Леттерман, вас к телефону. Подойдите, пожалуйста, к бару».

Конец мира случится не под грохот взрывов и рев сирен, а под сдержанное, учтивое объявление: «Билл Ривервейл, ответьте на телефонный звонок; вторая линия». И после этого уже ничего не будет.

Танцовщица забирает доллар. Она ложится на живот, опершись локтями о край сцены, и говорит:

— Дай посмотреть, чего там у тебя.

Денни делает несколько быстрых штрихов и переворачивает альбом, так чтобы ей было видно.

И она говорит:

— Это я?!

— Нет, — говорит Денни и переворачивает альбом к себе. — Это композитная колонна, как в Древнем Риме. Вот смотри, — он показывает на какую-то часть рисунка своим черным пальцем, — римляне соединили завитки ионического ордера и коринфский акант, но все пропорции остались прежними.

Танцовщица — это Черри Дайкири, мы ее видели в прошлый раз; только теперь она не блондинка, а жгучая брюнетка. На внутренней стороне бедра — круглый кусочек пластыря.

Я подхожу и заглядываю Денни через плечо:

— Привет.

И он говорит:

— Привет.

И я говорю:

— Как я понимаю, ты сегодня был в библиотеке.

Я говорю, обращаясь к Черри:

— Хорошо, что ты позаботилась об этой родинке.

Черри Дайкири трясет головой, так что волосы рассыпаются по плечам. Потом она кланяется, собирает свои длинные черные волосы обеими руками и перебрасывает их на одно плечо.

— И еще я покрасила волосы, — говорит она.

Она берет прядь волос и протягивает ее мне, перебирая пальцами.

— В черный цвет, — говорит она.

— Я подумала, так безопасней, — говорит она, — раз ты говоришь, что у блондинок самый большой процент раковых заболеваний.

Я трясу пивные бутылки, пытаясь найти хоть немного пива, и смотрю на Денни.

Денни рисует. Он ничего не слышит. Он вообще не здесь.

Коринфско-тосканские композитные архитравы антаблементов… Некоторых людей вообще нельзя пускать в библиотеку. Нет, правда. В последнее время у Денни развилось болезненное пристрастие к книгам по архитектуре. Это его порнография. Да, сперва это несколько камушков. А потом — ребра свода в готическом зодчестве. Я вот что имею в виду: это Америка. Ты начинаешь с того, чтобы невинно сдрочить рукой, а заканчиваешь настоящими оргиями. Куришь вполне безобидную травку, а потом садишься на игру. Такова сущность нашей культуры: больше, лучше, выше, дальше, сильнее. Ключевое слово — прогресс.

В Америке все должно быть обязательно новым и усовершенствованным. Даже болезненные пристрастия и зависимость. В противном случае ты — неудачник.

Я смотрю на Черри и стучу себя пальцем по лбу. Потом тыкаю пальцем в нее и говорю, подмигнув:

— Смышленая девочка.

Пытаясь забросить ногу за голову, она говорит:

— Лучше перестраховаться.

Ее лобок по-прежнему чисто выбрит. Ее кожа по-прежнему розоватая, в бледных веснушках. Сегодня ногти у нее на ногах накрашены серебряным лаком. Музыка прерывается автоматной очередью, потом — свистом падающих бомб. Черри говорит:

— Перерыв, — и скрывается за занавесом.

— Слушай, друг. — Я все-таки нахожу бутылку, где еще осталось немного пива, но оно теплое. — Почему мы такие все примитивные? Я имею в виду, мужики. Стоит бабе раздеться, и мы готовы отдать ей последние деньги.

Денни переворачивает страницу и начинает очередной рисунок.

Я перекладываю его камень на пол и сажусь на стул.