Удушье

Теперь я вижу их на экране. Они идут по какому-то коридору. На коленях у мамы — раскрытая книга. Даже в черно-белом изображении понятно, что это ее дневник. Она читает и улыбается.

Она оборачивается к Пейдж, которая толкает коляску сзади, и говорит:

— Те, кто помнит свое прошлое, они им парализованы.

И Пейдж говорит:

— А если так: «Те, кто способен забыть свое прошлое, они ушли далеко вперед по сравнению со всеми нами»?

Их голоса снова стихают вдали.

На цифре «три» кто-то храпит. На цифре «десять» скрипит кресло-качалка.

На экране — стоянка перед главным входом. Девушка из регистратуры расписывается в квитанции.

Я не успею найти Пейдж снова, девушка скоро вернется и скажет, что с шинами все в порядке. И опять будет смотреть на меня так — искоса.

Чего бы Иисус никогда не сделал?

Как оказалось, какой-то кретин проколол ей шины.

Глава 33

Среда — это Нико.

Пятница — Таня.

Воскресные вечера — Лиза. Мы встречаемся на стоянке перед центром какой-то общины, где сегодня проходит собрание сексоголиков. Идем в подсобку и предаемся разврату рядом со шваброй в ведре с грязной водой. Лиза опирается о коробки с туалетной бумагой, а я долблюсь в нее сзади — причем с такой силой, что с каждым моим толчком она бьется головой о полку со сложенными полотенцами. Я слизываю пот у нее со спины — жидкий никотин.

Это — жизнь на земле, как я ее знаю. Быстрый и грубый секс в таком окружении, что перед тем, как начать, хочется подложить газетку. Так я пытаюсь вернуться к тому, как все было до Пейдж Маршалл. Периодическое возрождение. Я пытаюсь восстановить свою жизнь — такой, какая она была еще пару недель назад. Когда моя дисфункция так замечательно функционировала.

Я говорю Лизе в затылок:

— Ты мне скажи, если я вдруг стану нежным и ласковым, хорошо?

Я долблюсь в нее сзади и говорю:

— Сразу скажи, ладно?

Я говорю:

— Ты же не думаешь, что я стал нежнее, да?

Чтобы не кончить прямо сейчас, я представляю себе крушение самолета. Я представляю, как я наступаю в дерьмо.

Член у меня весь в огне. Я представляю полицейские фотографии автомобильных аварий и жертв кровавых перестрелок. Чтобы не чувствовать ничего, я продолжаю это нагромождение кошмаров. Буквально запихиваю их в голову.

Пихаешь куда-то свой член, запихиваешь свои чувства куда подальше. Для сексоголика это одно и то же.

Я долблюсь в нее сзади. Я сжимаю ей грудь, кручу в пальцах соски.

И Лиза говорит:

— Полегче. — Она говорит: — Что ты пытаешься доказать?

Что я бесчувственная скотина.

Что мне на все наплевать.

Чего бы Иисус никогда не сделал?

Лиза. Лиза с ее увольнительной на три часа. Она опирается на коробку с туалетной бумагой и кашляет, и я чувствую, как ее плоть дрожит и сжимается в спазмах у меня под руками. Мышцы ее тазового дна, ее лобково-копчиковая мышца — они ритмически сокращаются и сжимают мой член. Как будто всасывают его внутрь.

Смотри также: зона Графенберга.

Смотри также: область G.

Смотри также: священная область Тантры.

Смотри также: черная жемчужина Дао.

Лиза широко раскидывает руки и вжимается в меня всем телом.

Эта область действительно существует. Федерация Феминистических центров здоровья называет ее уретральной губкой. Голландский врач и физиолог Ренье де Грааф, живший в семнадцатом веке, называл эту область пещеристой ткани,[19] нервов и желез женской простатой. Это два дюйма уретры, которые можно прощупать через переднюю стенку влагалища. Эту область еще называют шейкой мочевого пузыря.

Зона в форме фасолины, которую каждый стремится назвать по-своему.

Отметить своим флажком. Своим символом.

Чтобы не кончить прямо сейчас, я вспоминаю анатомию на первом курсе. Вскрытие в анатомическом театре. Продольное рассечение клитора. Рассечение corpora cavernosa — губчатой области внутри пениса, которая удерживает приливающую кровь и, таким образом, держит член в эрегированном состоянии. Мы вырезали яичники. Мы извлекали семенники. Нас учили, как вырезать нервы. Трупы пахли формалином, формальдегидом. Как пахнет в новых машинах.

С такими мыслями — о расчлененных трупах — можно часами наяривать и не кончить.

Можно убить целую жизнь, не чувствуя ничего, кроме кожи. Вот в чем волшебная притягательность этих девочек, повернутых на сексе.

Зависимость тем хороша, что ты не чувствуешь ничего, кроме блаженного опьянения, или прихода, или приятного насыщения. А по сравнению с другими чувствами и ощущениями — скажем, с печалью, яростью, страхом, тревогой, отчаянием и унынием — она вообще кажется чуть ли не оптимальным выбором.

То есть на самом деле все не так плохо.

Вечером в понедельник, после работы, я сижу дома и разбираю старые мамины кассеты — записи ее терапевтических сеансов. Две тысячи лет разных женщин — на одной полке. Мамин голос — спокойный и ровный. Как тогда, в детстве, когда я был совсем маленький.

Бордель в подсознании.

Сказки на ночь.

Представьте себе: ваше тело расслабленное и тяжелое. Голова, руки… Если ты слушаешь запись в наушниках, если ты под нее засыпаешь — не забудь подстелить полотенце.

На кассете написано: Мэри Тодд Линкольн.

Не пойдет. Слишком страшненькая.