Удушье

На экране монитора, в зернистом черно-белом изображении, девушка за стойкой регистратуры указывает на меня пальцем. Я, согнувшийся пополам от резкой боли в кишечнике, прижимаю обе руки к животу. Девушка за стойкой регистратуры указывает на меня пальцем и говорит:

— Вот он.

Она говорит:

— Его надо выгнать отсюда немедленно и впредь не пускать.

Глава 42

Во вчерашних ночных новостях это выглядело следующим образом: я кричу и размахиваю руками перед камерой, Денни у меня за спиной кладет стену из камней, а еще дальше — на заднем плане — Бет дубасит молотком по большому камню, пытаясь ваять скульптуру.

Видок у меня, прямо скажем, неважный. Морда желтушная; стою согнувшись чуть ли не пополам — из-за резей в животе. Приходится задирать голову и тянуть шею, чтобы смотреть прямо в камеру. Шея тонкая, как рука. Катык торчит, словно выставленный вперед локоть. Это было вчера, сразу после работы. Поэтому вид у меня соответствующий. Льняная рубаха, штаны до колен. Галстук и туфли с пряжками. В общем, дурдом на выезде.

— Друг, — говорит Денни. Мы сидим дома у Бет. Смотрим нас по телевизору. И Денни говорит: — Как-то ты сам на себя не похож.

Там, в телевизоре, я похож на упитанного Тарзана с обезьяной и жареными каштанами. На пузатого спасителя с его блаженной улыбкой. На героя, которому больше нечего скрывать.

Там, перед камерой, я пытался объяснить зрителям, что здесь ничего страшного не происходит. Я пытался им объяснить, что я сам поднял бучу — позвонил в Городской совет и попросил разобраться. Сказал, что я живу по соседству и какой-то псих ненормальный затеял тут стройку на пустыре, явно не получив разрешения. Мало того, что строительная площадка — это зона повышенной опасности, в частности для детей, так еще парень, который строит, выглядит подозрительно. Наверняка это будет какая-нибудь сатанинская церковь.

Потом я позвонил на телевидение и сказал то же самое.

Вот как все началось.

Я не стал объяснять, почему я все это затеял. Потому что мне просто хотелось, чтобы он понял, что я ему нужен. Мне хотелось стать ему необходимым.

Но мои объяснения очень сильно порезали на телевидении, и в результате я получился каким-то полоумным маньяком, потным от возбуждения, который орет на репортера, чтобы тот убирался, и явно норовит треснуть кулаком по объективу камеры.

— Друг, — говорит Денни.

Бет записала мое выступление на видео — еще несколько секунд из жизни в окаменевшем времени, — и мы смотрим его снова и снова.

Денни говорит:

— В тебя словно бесы вселились.

На самом деле в меня вселились не бесы. Скорее наоборот. Одержимый идеей божественной благости, я пытаюсь быть добрым, хорошим и чутким. Пытаюсь творить маленькие чудеса, чтобы потом перейти к большим.

Я вынимаю термометр изо рта. 101 по Фаренгейту.[28] Пот льется с меня ручьями. И я говорю Бет:

— Я тебе весь диван испачкал.

Бет берет у меня термометр, смотрит, сколько там набежало, и кладет мне на лоб прохладную руку.

И я говорю:

— Раньше я думал, что ты — безмозглая девка. Тупая как пробка. Прости меня, ладно?

Быть Иисусом — значит быть честным.

И Бет говорит:

— Все нормально. — Она говорит: — Мне в общем-то наплевать, что ты обо мне думаешь. Мне важно, что думает Денни. — Она встряхивает термометр и снова сует его мне под язык.

Денни включает обратную перемотку, и вот он я — снова.

Руки болят. Кожа на кистях вся сморщилась после работы с известью. Я говорю Денни: и как оно, быть знаменитым?

У меня за спиной в телевизоре стена из камней изгибается полукругом. Можно понять, что это — основание круглой башни. В стене чернеют провалы, где потом будут окна. Сквозь широкий дверной проем видны пролеты широкой лестницы. Другие стены, примыкающие к основной башне, пока только намечены, но уже можно понять, где что будет — другие башни, крытые галереи, колоннады, поднятые водоемы, утопленные внутренние дворы.

Голос репортера за кадром:

— Что это будет? Дом?

И я говорю: мы не знаем.

— Или это какая-то церковь?

Мы не знаем.

Репортер входит в кадр. Это мужчина, с темными волосами, приподнятыми надо лбом и закрепленными лаком. Он сует мне под нос свой ручной микрофон и говорит:

— Так что же вы строите?

Когда достроим, тогда и узнаем.

— А когда вы достроите?

Мы не знаем.

После того, как ты столько лет прожил один, так приятно говорить «мы».

Денни тычет пальцем в экран телевизора и говорит:

— Вот это здорово.

Он говорит: чем дольше мы будем строить, чем дольше мы будем творить, созидать — тем лучше. Пока мы заняты делом, нам будет легче мириться с тем, какие мы несовершенные и убогие. Надо продлить удовольствие.

Рассмотрим концепцию Тантрической Архитектуры.

Там, в телевизоре, я говорю репортеру:

— Дело не в том, чтобы что-то построить. Важен не результат, а процесс.

Самое смешное: я действительно искренне убежден, что я помогаю Денни.