Угловые

— Вы говорите, вы Устюгова? Я запишу васъ и если что — вызову повсткой. Не плачьте. Мы устроимъ. Вотъ вамъ покуда пятьдесятъ копекъ на кофей.

Барыня вынула опять записную книжку, присла и стала въ нее записывать.

Подошла третья просительница, — пожилая женщина въ черномъ плать съ оборванными сборками у юбки, съ краснымъ лицомъ и глазами.

— Дворянка я, ваше сіятельство, по паспорту — и вотъ въ какомъ положеніи… — начала она, прикрывая ротъ рукой, но все-таки обдала барыню виннымъ запахомъ. — Даже чинъ имю: вдова надворнаго совтника — и все-таки никакой помощи ни откуда. А только дворники дразнятъ меня надворной. Эй, ты, надворная! — вотъ и весь отъ нихъ комплиментъ дам. Явите милость… Я Лизавета Куфаева…

Барыня сдлала гримасу.

— Послушайте, вы пьяны, — сказала она.

— А что-жъ, и не скрываю. За неволю выпьешь, коли ни откуда помощи. Послднее пропиваю… А пропью, такъ пусть ужъ сдохну.

— Уходите, уходите! — замахала руками барыня.

— Да что уходите! Вы выслушайте… Вдь когда-то я жила въ красномъ тл, при милк покойномъ. Помогите на праздникъ хоть чмъ-нибудь… На дтей не прошу, врать не умю.

— Уберите ее… — брезгливо сказала барыня.

— Уходи, Лизавета… Ну, куда ты лзешь! Нетто можно въ куражахъ къ благодтельницамъ подходить! — вступились другія женщины и отвели Куфаеву въ сторону.

— Барыня, если вы изъ сапожнаго общества, то помогите хоть сапогами. Я подавала прошеніе… Прошеніе на праздникъ подано, — не унималась Куфаева, выкрикивая изъ-за спинъ женщинъ, которыхъ въ кухн уже прибавилось.

— Извстная она у насъ на двор, ваше сіятельство, — сказала про Куфаеву Марья. — А только какая она дворянка! Она даже и неграмотная. Жила у барина одного въ кухаркахъ… ну, молода была, красива, а тотъ взялъ да и женился на ней. Ну, и осталась вдова дворянка.

— И по сейчасъ подъ мраморнымъ памятникомъ на кладбищ лежитъ — вотъ какъ я его хоронила! А теперь — аминь. Восемь лтъ Лизавета свое добро продаетъ — и прола! — кричала Куфаева изъ-за спинъ женщинъ. — А выпить — выпила, не скрываюсь.

Барыня была въ тревог.

— Семенъ! Выведите ее на лстницу. Пусть уходитъ… — крикнула она своему лакею и засуетилась, стала убирать записную книжку въ ридикюль. — Ну, я не могу больше… Устала… Задыхаюсь… Я поду… Я потомъ заду еще или пришлю кого-нибудь….- говорила она. — А вагъ я вызову… повстками вызову… — кивнула она Марь и Охлябих.

— Барыня, голубушка… Ваше сіятельство… — кинулась къ ней беременная женщина. — Меня-то несчастную не забудьте! У меня мужъ пьяница… Первый что ни на есть пьяница… Пятеро дтей… Заступитесь, сударыня… Вдь въ шесть мстовъ на денежную милость подавала.

— Я записала, я записала… — бормотала барыня, силясь пройти къ выходу, но ей загородили дорогу вновь прибывшія женщины, между которыми стоялъ мужикъ на костыл.

— Барыня! Благодтельница! Ваше превосходительство! Трое дтей. Мужъ больной… Сама въ чахотк….- слышалось у женщинъ.

— Семенъ! Проведите меня! Семенъ! — кричала барыня.

Лакей растолкалъ женщинъ и вывелъ барыню на лстницу. Женщины шли сзади ея.

XI

Барыня, поддерживаемая лакеемъ, сошла съ лстницы и вышла на дворъ, но и здсь окружили ее женщины биткомъ набитаго угловыми жильцами дома. Теперь ужъ между женщинами виднелись и мужчины съ красными обвтрившимися лицами, съ хриплыми голосами, облеченные въ шерстяныя фуфайки, валенки, опорки, въ шапкахъ, въ картузахъ съ надорванными козырьками. Двое-трое совали заготовленныя уже прошенія въ руки барыни, женщины вопили:

— Барыня, благодтельница, помогите на превеликій праздникъ Рождества Христова! Дайте разговться въ радости! Заставьте вчно Бога молить!

Лакей ограждалъ барыню. Барыня отвчала женщинамъ:

— Я, милыя, сюда пріхала только по двумъ-тремъ прошеніямъ для обслдованія.

— Прошенія поданы, благодтельница, во вс мста поданы.

— Такъ вотъ мы разсмотримъ, и если кто будетъ достоинъ, тмъ пришлемъ повстки. Пустите-же, дайте мн пройти. Куда-же вы лзете!

— Осади назадъ! — крикнулъ лакеи и сдлалъ грозный жестъ рукой.

Барыня сдлала нсколько шаговъ. Просительницы шли сзади, но, наконецъ, опять забжали впередъ.

— Милая барыня, ваше превосходительство, а денежную-то милость? — жалобно ныли он. — Вы сейчасъ женщинамъ денежную милость на кофей выдавали, такъ за что-же насъ-то сирыхъ обижать? Пожертвуйте и намъ на нашу сиротскую долю!

— Я все раздала, что у меня было. Я не хала сюда для раздачи. Больше я ничего не могу… — бормотала барыня, еле пробираясь къ воротамъ. — Семенъ! Пожалуйста… — снова обратилась она къ лакею.

— Прочь! Ну, куда вы лзете! Вдь вамъ сказано! — закричалъ на просительницъ лакей.

Женщины разступились, но завывать продолжали.

— Такъ мы, милая благодтельница, на квартиру къ вамъ за денежной милостью придемъ, скажите только куда, — говорили боле находчивыя.

— Нтъ, нтъ! Этого я не могу допустить! Васъ вызовутъ, мы вызовемъ… Вызовемъ по прошеніямъ.

Два прошенія все-таки очутились въ рукахъ барыни, хотя ихъ она и старалась не принять.

Наконецъ, барыня выбралась за ворота и стала садиться въ карету. Женщины окружали карету. У нихъ слышался ропотъ и восклицанія: