Угловые

— Пропойной Куфаевой полтину на кофей, а у кого четверо дтей малъ-мала-меньше — той ни копйки! Барыня, посеребрите хоть двугривенничкомъ.

— Барыня! У меня мужъ безъ всти пропалъ третій годъ! Пожертвуйте хоть сколько-нибудь.

Изъ мелочной лавочки выбжала какъ сумасшедшая рыжая растрепанная женщина въ разстегнутой кофточк и завопила, подбжавъ къ карет:

— Сапожное общество!.. Сапоги… Я, благодтельница, на сапоги подавала!

Но лакей ужъ вскочилъ на козлы, лошади тронулись, и карета покатилась.

Женщины еще долго стояли за воротами и разговаривали о барын. Рыжая женщина спрашивала у сосдки, сколько кому досталось денежной милости.

— Да никому ничего не досталось, — слышался отвтъ, — Скупердяйка, сквалыжница, нужды нтъ, что въ карет на графскомъ положеніи пріхала. Только тремъ жилицамъ Кружалкиной и выдала на кофей по полтиннику, — отвчала костлявая черная женщина въ усахъ и въ кацавейк, накинутой на голову. — А намъ хоть-бы плюнула. Съ чмъ пріхала, съ тмъ и ухала. Шарить прізжала, разнюхивать…

— Разнюхивать? Вотъ чортъ ихъ носитъ! — проговорилъ кто-то.

Мало-по-малу женщины стали расходиться.

Вечеромъ въ квартиру Кружалкиной пришелъ «писарь», когда-то ея жилецъ, совсмъ спившійся человкъ, когда-то служившій въ полицейскомъ участк паспортистомъ, и сталъ предлагать жилицамъ свои услуги по части писанія прошеній о пособіяхъ и вспомоществованіяхъ передъ Рождественскимъ праздникомъ. Въ кухню къ Кружалкиной, гд сидлъ писарь, явились для писанія прошеній и жилицы изъ другихъ квартиръ. Писарь былъ неряшливый, грязный, косматый среднихъ лтъ человкъ съ краснымъ лицомъ, въ продранномъ на локтяхъ, залоснившемся вицмундирномъ сюртук, у котораго не хватало нсколькихъ пуговицъ, но къ нему угловые жильцы относились съ нкоторымъ почетомъ и называли его бариномъ. Писарь условился писать прошенія по гривеннику съ его бумагой, но, кром того, выговорилъ себ угощеніе, на которое была сдлана складчина между жилицами. Писали большей частью прошенія въ то «сапожное» общество, изъ котораго днемъ прізжала барыня для обслдованія просителей. Это общество было новое, не отличалось еще особой популярностью между лицами, живущими подачками, а потому прошенія въ него до сихъ поръ были написаны только очень немногими. Пріздъ барыни, члена его совта, надоумилъ вчныхъ просительницъ.

На кухонномъ стол стояла бутылка водки, нсколько накрошенныхъ соленыхъ огурцовъ на тарелк, рюмка съ отбитой ножкой, превращенная въ стаканчикъ, лежали хлбъ и облзлый портфель безъ замка, съ канцелярскими принадлежностями писаря. Писарь выпивалъ, закусывалъ и писалъ, время отъ времени отирая перо о волоса на голов. Писарь писалъ усердно, вводилъ «чувствительныя» и «жалкія слова» въ прошенія, но просительницы все-таки были ими не совсмъ довольны.

— Голубчикъ, да тутъ жалости мало, — говорила женщина съ подвязаннымъ глазомъ.

— Жалости мало? Да что ты, матка! Какой-же еще жалости надо! Я вс слезныя слова вставилъ, — отвчалъ писарь, попыхивая папиросой.

— Нтъ, баринъ, ты разучился, ты въ прошломъ голу куда жалостне писалъ. Отчего, напримръ, ты не написалъ одръ болзни? На одр болзни… Вдь я-же больная женщина.

— Не подходитъ тутъ одръ… Коли одръ, то должна лежатъ въ больниц, а ты дома, сотки глотаешь, соленой треской закусываешь, такъ какой-же тутъ одръ! — оправдывался писарь.

— Да вдь не всяко лыко въ строку… Мало-ли что мы вс пишемъ! По прошеніямъ-то мы вс вдовы, а на дл-то, нутка? А я съ глазомъ и ухомъ черезъ день въ лечебницу хожу. А голова-то какъ болитъ!

— Ну, ладно. Подписывай прошеніе. Сама подписывать будешь или мн подписать?

— Да гд-же мн подписать, коли я теперь даже буквы забыла. Пиши ты. А только я недовольна. Десницы въ прошеніи нтъ. Прострите десницу — вотъ какъ ты прежде писалъ.

— Понимаешь ты: десница-то нынче изъ моды вышла. Не пишутъ ее. Вдь на все мода. Ну, да ладно, я теб прибавлю десницу, если ты такъ хочешь. Мн не разсчетъ.

Писарь затянулся окуркомъ папиросы, обмокнулъ перо въ дорожную чернильницу и сталъ писать.

— Ну, вотъ теб твоя и десница, — сказалъ онъ и прочиталъ:- «Прострите въ помощь сирой и больной вдов десницу съ вашей щедрой помощью, и рука дающаго не оскудетъ». Хорошо?

— Само собой такъ лучше.

— Подписать за тебя?

— Пожалуйста.

И писарь подписалъ:

«Мщанская вдова Василиса Сергева, а по безграмотству ея и личной просьб расписался отставной губернскій секретарь Максимъ Ежовъ».

— Ну, вотъ спасибо, — сказала женщина.

— Этого мало. Деньги на бочку! Гривенникъ, — крикнулъ писарь.

Два мдныхъ пятака звякнули на стол.

XII