Угловые

— Какая лафа-то! — подмигнулъ Михайло. — Да посл этого каждому мужу нужно быть пьяницей.

— Да, да… Какъ только мужъ пьяница — сейчасъ всякія благости со всхъ сторонъ и посыпятся. И чмъ горше пьяница, тмъ лучше.

— Каждому отцу даже и не пьющему, стало-быть, запивать слдуетъ, — пробормоталъ съ кровати хриплымъ голосомъ слесарь и засмялся.

— Смйся, смйся, а на дл-то оно всегда такъ выходитъ, потому жалость… Я ужъ опытная, по сосдкамъ видла, что это такъ… — сказала опять Охлябиха. — Какъ мужъ пьяница, такъ все и есть дтямъ. Самое первое это дло. Ну, и вдова хорошо, если много дтей… — прибавила она.

— Я Марью вдовой написалъ, — сообщилъ Михайло, строча прошеніе. — Отъ вдовы, крестьянки Маріи Потаповой.

— Конечно-же отъ вдовы пиши, — подхватила Охлябиха. — Такъ лучше… А кто тутъ разберетъ? Никто. Вдь она сапоги проситъ сынишк. Вотъ ежели-бы опредлить въ пріютъ или въ ученье, такъ тамъ сейчасъ метрическое свидтельство потребуется. Изъ метрическаго свидтельства сейчасъ и видно, что не вдова мать, а тутъ вдь на сапоги никакого свидтельства. Марья Потапова проситъ сапоги для сына…

— Я Марья Потаповна Кренделькова, — заявила Марья. — Прибавь.

— Фу, ты, какая фамилія-то вкусная, а я и не зналъ! — воскликнулъ Михайло. — Да неужто Кренделькова? — спросилъ онъ.

— Кренделькова. Гд-жъ теб знать-то? Паспорта моего ты въ рукахъ не держалъ. Да вотъ что, Михайло, коли началъ писать про сапоги, то пиши и про пальто. Мальчикъ, молъ, разуть и раздтъ.

— Нельзя въ одно общество про пальто и сапоги, — остановила Охлябиха. — Можетъ не выйти. А вы пишите, про пальто въ другое общество, второе прошеніе. Вдь два общества есть для пособія.

— Два? Это ловко. У тебя, Матрена Ивановна, и второго общества есть адресъ и писулечка, какъ писать? — спросилъ Михайло.

— А то какъ-же. У Матрены, да чтобы не было! Таковская Матрена! Я, милый человкъ, передъ большими праздниками въ двадцать мстъ прошенія подаю. Я запасливая. Ну, изъ пяти, шести мстъ ничего не выйдетъ, а изъ остальныхъ-то все что-нибудь да очистится. По малости, иногда, конечно, а вдь курочка по зернышку клюетъ да сыта бываетъ. Такъ и я. Тамъ рубликъ, тутъ рубликъ, а оно и наберется. Я обо всемъ прошу, на всякіе манеры. Сапоги, такъ сапоги, пальто, такъ пальто, наводненіе придетъ — на наводненіе, пожаръ по сосдству — на пожаръ. Такъ, молъ, и такъ, хотя въ дом нашемъ и ничего не погорло — мы выносились и раскрали у насъ наше добро. Теперь есть такое общество, что можно даже просить, чтобы выкупили твои заложенныя вещи. И выкупаютъ. Заложена у меня моя кофточка и Дашкины сапоги — вотъ, на будущей недл, передъ праздниками буду просить, чтобы вещи выкупили.

Михайло кончилъ писаніе прошенія и отеръ перо о голову.

— Думаю, что ладно будетъ, госпожа Кренделькова, — сказалъ онъ, — Написалъ я, что ты болзненная вдова, страдаешь ревматизмомъ рукъ и ногъ и грудной болзнью.

— Да вдь у меня и въ самомъ дл ломота въ рук и ног.. Изъ-за чего-же я по стиркамъ-то рдко хожу? Прямо изъ-за этого, — отвчала Марья, взяла написанное прошеніе и стала его сушить на ламп.

VI

О написанномъ для Марьи Михайлой прошеніи сейчасъ-же разнеслось по всей квартир. Жилицы изъ другихъ двухъ комнатъ тоже сбирались подавать въ разныя общества предпраздничныя прошенія и ждали только писаря, который на-дняхъ общался зайти въ квартиру. Но писарь когда еще придетъ, а тутъ вотъ подъ бокомъ былъ свой грамотей — и вотъ жилицы изъ другихъ двухъ комнатъ одна за другой стали приходить къ Михайл съ просьбой о написаніи прошеній въ мстное попечительство о предпраздничномъ вспомоществованіи, надясь, что Михаила напишетъ имъ, по сосдски, только изъ-за угощенія, которое он ему преподнесутъ сообща. Это были дв старухи лтъ подъ семьдесятъ, ожидающія вакансіи въ богадльн, живущія на подачки разныхъ благодтелей, одинокія и когда-то служившія прислугой. Кром ихъ, пришла молодая женщина, вдова какого-то фабричнаго, мать двоихъ дтей, работающая поденно гд случится, но часто не могущая отлучиться на работу изъ-за больныхъ дтей — женщина дйствительно очень нуждающаяся не по своей вин,

Михайла, уже сознавъ свой авторитетъ, принялъ ихъ довольно гордо.

— Угощеніе угощеніемъ, это ужъ само собой, но за что-же я вамъ даромъ-то писать буду, если вы сами будете деньги по прошеніямъ получать? — сказалъ онъ.

— Врно, правильно, но денегъ-то, видишь-ли ты, у насъ теперь не завалило, — отвчала одна изъ старухъ, Акинфіевна, высокая, худая, костлявая съ клочкомъ сдыхъ волосъ, торчащимъ изъ- подъ чернаго платка. — Ты ужъ по сосдски…

— Стало быть и на угощеніе у васъ сейчасъ нтъ? — спросилъ Михайла.

— Откуда, милый?.. Но мы теб соберемъ къ воскресенью и преподнесемъ. Сороковочку считай за нами, — заговорила вторая старуха Калиновна, приземистая, съ рдкими сдыми волосами, которыми поросла у ней верхняя губа, и даже торчащими, какъ щетина, изъ подбородка.

Михаила задумался.

— Стало быть ждать? Невкусно, — произнесъ онъ. — А у меня явился такой аппетитъ, чтобъ сейчасъ выпить.