Дня черезъ три на двор дома, гд снимала квартиру для своихъ жильцовъ Анна Кружалкина, опять навезли три воза городскихъ дровъ для раздачи бднымъ, и распредлили ихъ по полусаженно между подававшими прошенія о дровахъ. Анна Кружалкина, подававшая также прошеніе, опять не получила дровъ, а дв угловыя жилицы изъ сосдней квартиры оказались съ дровами. Это взорвало Кружалкину и она подняла на двор цлый скандалъ, ругаясь съ возчиками, хотя т были ни въ чемъ не виноваты. Разумется, возчики не остались въ долгу и отругивались въ свою очередь.
— Угловыя жилицы! Вдьмы! Чертовки! Ну, на что угловымъ жилицамъ дрова? — кричала она на двор. — Живутъ на готовомъ тепл и дрова получаютъ! Вдь все это опять въ ненасытное брюхо нашего рыжебородаго лавочника провалится. Ему продадутъ. Съ какой стати теб, выдр, дрова, если твой уголъ хозяйка Спиридоновна обязана отапливать? — обратилась она къ тощей женщин Акулин, кутавшейся въ срый платокъ и стоявшей около своей кучки дровъ, выброшенной на дворъ.
— А съ такой стати, что у меня трое ребятишекъ малъ-мала-меньше, — отвчала женщина въ шапк.
— Такъ ты на ребятишекъ своихъ деньгами проси. А то дрова! Да и какія у тебя трое дтей! У тебя двченка ужъ въ ученье къ блошвейк сдана.
— Да вдь сдана она у меня на моей одеж, а двое-то все-таки при мн.
— Ну, такъ ты про одежу и расписывай въ прошеніяхъ, волчья сндь ты эдакая.
— Не ругайся, а нтъ вдь я и сама горазда, отругиваться. Вишь, мурло-то нала съ жильцовъ!
— Нашь съ васъ, голопятыхъ, коли по двугривенному выбирать приходится за углы. Хуже папертныхъ.
По отъзд со двора возницъ сейчасъ-же на двор собралась компанія квартирныхъ хозяекъ и стала обсуждать, какъ могла получить дрова угловая жилица Акулина, если и ея квартирная хозяйка Спиридоновна получила свою порцію дровъ по прошенію, а на одну квартиру больше какъ въ одн руки не даютъ.
— Безъ справокъ. Справиться забыли. А Акулина просила на троихъ дтей, — говорила Спиридоновна, хотя въ душ была очень рада, что Акулин удалось получить дровъ, ибо та сейчасъ-же свою полусаженку перепродала ей за рубль съ двугривеннымъ, сдлавъ такимъ манеромъ уплату за полкомнаты, которую занимала.
— Но вдь у того, милая, кто раздаетъ дрова, тоже списки есть. Если въ дом номеръ семнадцать въ квартиру подъ номеромъ восьмымъ выдана полусаженка, то ужъ на этотъ номеръ больше и не даютъ, — возражала другая квартирная хозяйка старуха Езопкина. — Просто счастье какое-то этой Акулин! Собачье счастье! Осенью въ публикацію въ газетахъ попала — и чего-чего ей барыни не нанесли.
Акулина была тутъ-же.
— Не счастье, а умъ, — пояснила она и тронула себя пальцемъ по лбу. — Не пропила я ума своего — вотъ что. Умъ… Домъ-то вдь нашъ угловой, на дв улицы, съ одной улицы подъ номеромъ двадцать первымъ, а съ другой подъ номеромъ семнадцатымъ. Поняли? Спиридоновна подавала прошеніе о дровахъ на квартиру номеръ восьмой изъ дома номеръ двадцать первый съ одной улицы, а я на квартиру номеръ восьмой изъ дома номеръ семнадцатый съ другой улицы. А благодтели-то проврки не сдлали и ничего этого не сообразили. Поняли?
Акулина призналась, улыбнулась и подбоченилась, самодовольно посматривая на хозяекъ.
— Вотъ вы и знайте Акулину! — прибавила она.
— Ахъ, ты дохлая! — вырвалось у хозяекъ. — Бабенку плевкомъ перешибить, а она, смотрите, какъ ухитрилась! Ловко, Акулина, ловко! Ужъ хоть и надо тебя ругать, а за хитрость простить тебя слдуетъ.
Шедшая изъ мелочной лавки съ кускомъ ситнаго хлба угловая жилица-папиросница, извстная на двор подъ именемъ Соньки-модницы, услыхавъ этотъ разсказъ, сейчасъ-же проговорила:
— Что-жъ, и я такое-же прошеніе подамъ.
— Сколько хочешь подавай. Теб все равно ничего не выйдетъ, — отвчала ей Акулина.
— Отчего?
— Оттого, что ты бездтная. Я на троихъ дтей подавала.
— А кто-же мн мшаетъ написать, что у меня ихъ четверо? Такъ и напишемъ.
— А прідутъ, смотрть? Станутъ разспрашивать сосдай, дворника?
— Въ деревн, молъ, ихъ содержу, въ деревню имъ на пропитаніе высылаю — вотъ и вся недолга!
— Такъ теб, кудластой, и поврили! — слышались возраженія.
— Ну, не поврятъ, такъ и не надо, — сказала Сонька-папиросница. — А отчего-же не попытаться? Попытка — не пытка, спросъ — не бда. Да вдь ужъ прідутъ и начнутъ по угламъ шарить и разспрашивать. Такъ многимъ изъ васъ ничего не очистится, — прибавила она.
Въ это время на двор показалась рослая старая барыня, закутанная вся въ срыхъ мхахъ шеншеля. Ее сопровождалъ ливрейный лакей. Впереди шелъ дворникъ Никита, не взирая на морозъ, съ картузомъ въ рук. Барыня спрашивала дворника:
— Не высоко это?
— Никакъ нтъ-съ, ваше сіятельство. Во второмъ этаж.
— Охлябина. Она пишетъ, что вдова… Что она изъ себя представляетъ? Какая она вдова? Кто былъ мужъ? — допытывалась барыня.
Дворникъ пріостановился и затмъ, идя рядомъ съ барыней, отвчалъ:
— Съ одной стороны дйствительно вдова, вдова настоящая… а съ другой стороны, если взять къ примру… У насъ, ваше сіятельство, народъ живетъ тсно, мужиковъ хоть отбавляй… Живутъ вс въ одной комнат… Публика тоже… Народъ фабричный…
— Но все-таки она женщина хорошая, трудолюбивая?