Угодный богу

– Еще немного внимания, учитель, – пробормотал Халосет, не прерывая своих манипуляций.

– Что ты собираешься делать? – не выдержал скульптор.

– Это необходимо всем! – услышал он в ответ. – Все очень просто: и никаких жреческих штучек.

– Ты придумал новый способ хранения человеческих внутренностей? Да? – невесело пошутил Тутмес, вспомнив о странном обычае бальзамировать тела египтян отдельно от их содержимого.

– Нет, – Халосет не заметил шутки, поглощенный своими приготовлениями.

Наконец он торжествующе взглянул на мастера и сказал всего одно слово:

– Вот!

Тутмес проследил направление его жеста, указывающего на стеклянный сосуд, лежащий поверх глиняного горшка, но ничего не обнаружил.

– Чем ты собрался меня удивить?

Халосет сиял.

– Ты еще не увидел, учитель? – воскликнул он, кидаясь к единственному окну, через которое в мастерскую лился щедрый поток солнечного света.

– Может, я ослеп? – хмыкнул Тутмес.

– Здесь очень светло, – сообщил молодой человек, набрасывая на оконный проем шерстяную накидку.

От этого в комнате стало сумрачно. Только свет, проникающий через узкие щели между тканью в руках Халосета и оконный амбразурой, освещал мастерскую. Но вот юноша подоткнул накидку так, что уже ни один лучик не мог просочиться внутрь помещения, а в комнате оставалось по-прежнему светло, ровно настолько, что можно было различить все предметы.

Тутмес не сразу понял, в чем дело. Но внезапно взгляд его упал на стоящее посреди мастерской глиняно-стеклянное сооружение, и странный озноб пробежал по телу скульптора. Чувство, которое он испытал в этот миг, было похоже на страх. Он не знал, верить ли увиденному или бежать прочь, как от колдовства?

Верхний сосуд, сделанный из стекла самим Халосетом, светился ровным желтоватым светом, распространяя вокруг себя тусклое мерное свечение. Приглядевшись, Тутмес заметил, что источал этот свет медный прут, согнутый дугой и уходящий своими концами вглубь глиняного горшка. Что давало силу солнца этому изобретению, ваятель не знал. Он, словно завороженный, смотрел на деяние рук человеческих и различал в светящемся нутре стеклянного сосуда чей-то прекрасный лик… быть может, самой Нефертити?.. На какой-то миг слезы заслонили от Тутмеса мир, и он вновь вспомнил об уничтоженной скульптуре. Для него его статуя оставалась живым человеком, и этот человек был одинок и покинул своим создателем. И хотя слезы затуманивали милый образ, Тутмес не смел отвести глаз, моргнуть, не желая расставаться со сладостным обманом.

Халосет, видя, каким восторгом светится лицо учителя, искренне радовался за свое изобретение. Сердце юноши переполняла гордость.

– Мне это удалось! – заявил он не без хвастовства.

– Она изумительна! – прошептал Тутмес.

– Я их сделаю множество, и они заменят чадящие факелы. Их можно использовать на отделке гробниц царского дома.

– Да, да, – кивнул скульптор.

– Учитель, тебе нравится? – Халосет бросился к мастеру, и тут же метнулся к окну, срывая ткань.

Поток света хлынул в комнату и моментально затмил светильник. Образ Нефертити в тот же миг исчез, и как Тутмес ни смотрел внутрь стеклянной вазы, ничего, кроме прута, раскаленного докрасна, ему увидеть не удавалось.

Чудо исчезло.

Хеттское царство. Хаттус.

Суппиллулиума пребывал в хорошем расположении духа. Он недавно трапезничал, и воспоминания о вкусной пище наполняли его сердце ощущением блаженства. Он нежился среди мягких подушек, а пара стражей, словно изваяния, неподвижно застыли возле дверей в залу. Четыре прекрасные танцовщицы услаждали владыку своим изяществом и искусными движениями под пение сладкоголосого певца. Девушки были почти обнажены, яркие украшения служили им одеждой, позвякивая и переливаясь при каждом их движении. И это радовало царский глаз. На певца он не обращал внимания, потому что тот был стар и невзрачен, только голос его казался юным и звенел серебряными переливами, подобно лунному сиянию.

Вошел Рабсун.

– Ты звал меня, Солнце? – спросил он холодно.

Владыка едва заметно улыбнулся, скорее себе, чем племяннику. Он подал знак, и все, кроме охраны, покинули зал.

– Садись, мой мальчик, – он указал на подушки рядом с собой, а когда племянник, не сгибая спины, присел подле него, продолжил чуть лукавым тоном. – Я хотел спросить тебя, какое впечатление произвели на твой разум те слова, которые говорил здесь вчера странный египетский гость?

– Владыка хочет знать мое мнение? – не глядя на царя, спросил Рабсун.

– Я полагаю, что тебе небезразлично, кому править Египтом…

Прямой корпус наследника фараонов натянулся, как струна.

– Да, я не ошибся, – произнес Суппиллулиума. – Ты думаешь, что скорее умрешь, чем позволишь кому бы то ни было снова отнять у тебя этот трон, не так ли?

Молодой человек молчал.