Угодный богу

Тутмес ушел, а Халосет все еще всхлипывал, причитал над мертвым телом мохнатого приятеля и доказывал, что в случившемся виноват только Тутмес, так не вовремя отозвавший его из мастерской. Халосет призывал в свидетели кота, которому теперь уже было все равно, кто виновен в его гибели – люди или он сам.

Его дух гулял возле ног Тутмеса и старался утешить расстроенного хозяина, но тот не замечал его, и потому Палий, обидевшись, задрал хвост и медленно удалился из мастерской. Теперь уже навсегда.

Египет.

Царица неподвижно сидела у маленького прямоугольного бассейна в одной из комнат светской части дворца и смотрела на прозрачную, чуть зеленоватую воду, в которой мерцали солнечные блики, проникающие через отверстие в потолке. Нефертити была не одна. Прекрасные танцовщицы сплетали в танце тела и руки, прекрасные музыканты играли на инструментах, услаждая слух царицы божественной музыкой. И вот танец прервался, замерли пальцы музыкантов и опахала в руках девушек-рабынь. Но Нефертити этого не замечала. Взгляд ее был прикован к светлому пятну на дне бассейна. А в комнате стоял фараон Египта. Он молча подал знак слугам, и те неслышно удалились, оставив владыку наедине с прекраснейшей из земных женщин.

Фараон положил руку на плечо супруги, и от этого прикосновения Нефертити вздрогнула.

Быстро обернувшись, она увидела Эхнатона и вздохнула с облегчением:

– О, я не услышала тебя.

– Ты грустна, моя любовь? – спросил фараон, присаживаясь к ней на краешек бассейна. – В чем причина твоей печали?

– Ты обещал нашу старшую дочь отдать замуж за Сменкхару. Но она совсем младенец.

– Если только это наводит на тебя грусть, – ласково произнес Эхнатон. – То я спешу тебя утешить: свадьба произойдет не раньше, чем Меритатон достигнет возраста невесты.

– Тогда зачем ты торопишься? Боишься чего-то не успеть?

– Ты должна понять меня, – сдержанно ответил фараон. – Царю, у которого одни дочери, необходимо заботиться о том. Кому оставить после себя трон Египта.

Щеки Нефертити покрылись легким румянцем.

– Я не хочу обидеть тебя, моя драгоценная супруга, – поспешил успокоить ее Эхнатон. – Я забочусь о деле великого Атона и выбрал Сменкхару, потому что он преданный человек, достойный перенять у меня бразды правления и двойную корону властителя Двух Земель.

– Мне ли не понимать этого, мой божественный супруг!

– И все же я вижу скорбь в твоих глазах. Что-то тебя мучит. Расскажи мне. Я пойму все и помогу тебе.

Нефертити провела рукой по воде, посмотрела, как стекают с пальцев и падают на гладкую водяную поверхность бесцветные капли, и негромко сказала:

– Мне жаль, о фараон, что я не могу избежать этого разговора.

– Я не понимаю тебя.

– Когда понимание посетит твой разум, в нем не будет необходимости. Думать надо до того, как все свершится, нужно стремиться избежать неотвратимого. Некоторые объяснили бы это лучше, но бремя сегодняшнего разговора лежит на мне. Тем более, что нет рядом никого, кто мог бы сказать тебе то, что скажу сейчас я.

– Я готов выслушать тебя, – произнес фараон, не совсем понимая слова царицы.

– Да, ты готов, и ты услышишь все. Тебе принимать решение! – Нефертити подняла на него глаза, полные слез. – О, сын Атона! Твой отец осквернен, он взывает к твоей помощи, и ты должен свершить невозможное. Все зависит от твоих решений и твоей воли, – царица встала и прошла несколько шагов в сторону выхода.

Но именно в тот момент, когда Эхнатон подумал, что она уходит, Нефертити резко обернулась и быстро подошла к нему.

– Ты заботишься о деле великого Атона? Но что делаешь ты и что совершают твои приспешники? Неужели ты не замечаешь, как все дальше и дальше отходишь от бога, даровавшего тебе такую необыкновенную судьбу, такую миссию?

– В чем же тебе видится мой отход?

– Ты спрашиваешь меня? Но разве у тебя мало советников и льстецов, способных уничтожить любое праведное начинание? Твой высший сановник Нахпаатон значит для тебя гораздо больше самого Атона, а лживые «уста» Туту заставляют забыть обо всем, в том числе и о правде, которую ты провозгласил единственным законом.

– Я слушаю тебя, – спокойно произнес фараон.

И Нефертити продолжила:

– Я еще помню время, когда ты, увлеченный идеей всеобщего счастья, смел с лица твоей страны все предрассудки. Ты проповедывал, что пирамиды древних – это преступление, бессмысленные людские жертвы. Ты утверждал, что человеку нет необходимости возводить посмертные храмы, потому как умерший ни в чем не нуждается. Но что ты делаешь? Ты строишь гробницы в горах близ Ахетатона для себя и всей нашей семьи! Не боишься ли ты упреков в том, что предаешь собственные идеи?

– До сих пор никто не осмеливался упрекать своего фараона! – Эхнатон был сдержан, как никогда.

– Кто подсказал тебе заново написать историю своей страны? Ты придумал собственное прошлое и нашел живых свидетелей несуществующих событий! В Уасете живет твоя мать, которая никогда не была твоей матерью. Начальник колесничего войска Эйе женат на моей кормилице, с которой я даже не знакома.

– Так надо.