Угодный богу

И этой же ночью увидел фараон сон, который преследовал его всю жизнь: все тот же длинный коридор, в конце которого бил свет, и куда так стремилась его израненная душа. И видел фараон, как зарастала дверь, дающая свободу. И тени, зловещие и мрачные, выходили из своих укрытий, становясь у Эхнатона за спиной. Он слышал их неровное дыхание, и дрожь бежала по его спине. Он помчался вперед, к двери, выбиваясь из сил и задыхаясь, но снова опоздал: ни единого просвета не было в шершавой дверной поверхности. В отчаянии сжав кулаки, он принялся бить по проклятым доскам, но только несколько дощечек отлетело и упало к его ногам. И он снова ударил, надеясь пробиться к свету, но неизвестная сила оттащила его назад, а дверь открылась, и восемь жрецов в белых одеждах вышли из нее и встали по обеим сторонам от дверного проема. Их лица скрывались под масками Анубиса, бога с головой шакала. Но вот вышел в маске и девятый, самый высокий. И все остальные замерли, затрепетали от страха, а потом воздели руки к потолку, творя молитву. И тут фигура самого рослого, стоящего в центре, принялась расти. Сначала медленно. А потом все быстрее. И только когда жрецы едва доставали ему до пояса, фараон вдруг понял, что перед ним не жрец, надевший ради ритуала маску своего покровителя, а сам Анубис, бог мертвых. И шакалья пасть вещала Эхнатону о смерти…

Когда состоялась свадьба третьей дочери фараона с сыном уасетского нома Анхота, Тутмеса уже не было в Ахетатоне. И хотя свадьба была царской, военачальник Хоремхеб так и не прибыл на нее, занятый обороной палестинских земель от хеттских завоевателей.

И в самый разгар пира Эхнатон вдруг побледнел и начал кашлять, и унесли его, не прерывая веселья, в его комнату, где за ним принялись ухаживать лучшие лекари двора. И фараону стало легче, страшные судороги отпустили. Он позвал царицу Нефертити и говорил с ней впервые за последние шесть лет, а после велел позвать Анхесенпаатон и других дочерей. Но встретиться им уже было не суждено: владыке стало плохо, и, как ни старались лекари, в тот же день Египет лишился своего фараона.

В этот трагический час Мааби была в своем новом доме, дарованном ей и Халосету щедрым правителем Обеих Земель. Вдруг ей показалось, что холод пронизал ее тело.

– Кто это? – спросила она осторожно и, потрясенная ответом из тишины, воскликнула. – Эхнатон?

И чувствовала она, как улетает от земли его душа, шепча ей напоследок что-то важное: «Пусть он не возвращается. Его обвинят в моей смерти. Но он не виноват в ней, нет, не он, не Тутмес», – говорил Мааби мягкий низкий голос Эхнатона.

– А кто? – допытывалась Маабитури.

– Не он, не он, – услышала она в ответ, и голос стих.

– Но кто убийца? – спросила предсказательница. – Надо его найти. Я его найду.

Ничто не отвечало ей.

Тутмес шел пешком в сторону дельты, где намеревался повернуть на восток. Справа от него стелилась пустыня, слева – зеленел Хапи. Он взял с собой только запас провизии, да кусок шерстяной ткани набросил на плечи, чтобы защитить себя от холода египетских ночей.

День был в самом разгаре. Диск Атона щедро сиял на небе, когда его вдруг заслонила от Тутмеса густая завеса пыли и песка. Приглядевшись, скульптур различил мчащуюся почтовую колесницу, направляющуюся в Нижний Египет с какой-то важной вестью. Поравнявшись с Тутмесом, человек, правящий лошадьми, не сбавляя хода, крикнул: «Египет потерял своего властителя. Умер фараон!» За стуком колес трудно было разобрать что-либо еще, хотя возница продолжал что-то выкрикивать, прославляя Атона и выражая скорбь по поводу смерти повелителя, но Тутмес уже не видел и не слышал его, окутанного клубами пыли. Ему казалось, что он бежит рядом с колесницей, стараясь уловить подробности страшного события, но когда пыль улеглась, с удивлением заметил, что стоит на месте, как вкопанный. Как понять причину смерти еще нестарого человека, с которым он разговаривал всего день назад, и не заметил у него никаких следов болезни!

Так размышляя, он повернул в обратный путь и сделал несколько десятков шагов, когда вдруг услышал знакомый голос:

– Не надо возвращаться, Тутмес.

Он оглянулся.

Никого не было поблизости, и все-таки кто-то разговаривал с ним:

– О, Тутмес, беги прочь от Ахетатона!

Скульптор решил, что бредит от жары, и, достав флягу с водой, сначала отпил из нее, потом смочил пылающий лоб и невольно закрыл глаза. В тот же миг он увидел Маабитури.

Она сидела в неосвещенном помещении, но фигура и лицо ее были хорошо ему видны.

Она повернулась к нему, обхватив руками ноги, согнутые в коленях, и сказала:

– Верь мне, Тутмес. Эхнатон убит. Он мог бы все изменить, если бы однажды послушал меня. Прислушайся же к моим словам. Ты не должен возвращаться. Тебя будут преследовать за убийство.

– Какое убийство? – спросил Тутмес.

– Убийство фараона. Ты чист, и Нефертити это знает, но и она не вечна. Не возвращайся, так просил сказать он. Иди прочь из Египта. Иди туда, где у тебя есть защита, туда, где ты учился своему искусству. Иди, Тотмий, я заклинаю тебя! – Мааби исчезла.