Угодный богу

– Что он собирается делать? – прошуршало по толпе.

В это время рядом со жрецом двое его помощником стали складывать в кучу солому и сухие палки.

– Что он будет жечь? – опять пронеслось среди народа.

– Неужели он станет сжигать каменные изображения бога Атона? – недоумевали некоторые.

Среди толпы стоял Халосет. Его лицо было неподвижно и мертво, как у статуи. Он, казалось, не дышал. Но глаза пылали. Он, неотрывно и почти не мигая, следил за действиями верховного жреца.

Тот в это время дождался, пока сложили костер, и объявил:

– Символом царской власти у каждого фараона Египта является священный урей. Но Эхнатон нарушил и этот закон. Он посмеялся даже над древней символикой, наплевал на наши традиции! А правил он нами, сидя на троне из обыкновенного дерева! И именно этот трон стал символом его власти! Во имя священных традиций нашей земли, во имя памяти предков и в знак почтения попранных нечестивцем богов – принесите трон Эхнатона! Его мы и принесем в жертву главному нашему богу и защитнику Обеих Земель, Амону-Ра!

Халосет вздрогнул.

Вынесли трон.

Халосет смотрел на него, чувствуя, как холодеет. Будто лед растекался по его телу.

Помощники верховного жреца по сигналу зажгли костер и поставили в центр пламени деревянный шедевр, созданный руками мальчишки-египтянина из деревушки в Верхнем Египте. Его руками. Халосет, не мигая, смотрел на костер.

– Вместе с этим троном боги проклинают того, кто сидел на нем. Пусть имя нечестивца Амонхотепа IV, назвавшего себя Эхнатоном, будет забыто и никогда не произносится людьми. Так хотят боги.

Солнце почти скрылось, бросая на землю кроваво-красные отблески. Пылал оранжевый костер. Трон великого фараона Эхнатона уже занимался и немного чадил. Языки пламени отражались в отшлифованной поверхности дерева.

Халосету казалось, что он поднимается над толпой все выше и выше. Вот он стоит рядом с костром, глотая красный дым и утопая в багряном свете заходящего солнца. Он стоит возле костра, и никого поблизости нет, только он и занимающийся пламенем трон, его творение, воплощение надежд и иллюзий, всего хорошего и доброго, что было в его жизни, его любви, его души…

Но что это? Или слезы от дыма затуманили его взор? Каждая деталь трона вдруг ожила, начала двигаться, видоизменяться и превращалась в отдельную ветку, разрастаясь и переплетаясь между собой. Они становились подобием раскидистого дерева, пуская корни и нависая раскидистой кроной над огнем, и впитывая его в себя. Вот уже не маленький трон, а огромная акация, переливаясь всеми оттенками пламени, торжествующе сияла и тянула свои ветви к небу. Ее полыхающие листья летели вверх, подобно звездам.

Халосет стоял в толпе. Он смотрел на костер…

Китай. Провинция Хэнань.

Тотмий шел по знакомой деревне и с интересом замечал, что почти ничего не изменилось во внешнем ее облике за годы его отсутствия. И только внутреннее чутье улавливало едва различимый холод душевной опустошенности, сквозившей из каждой двери, из каждого окна. Люди чего-то опасались и, хотя страх был знаком им и раньше, теперь к обычному страху примешивалось что-то еще. Тотмий не знал, что к власти в этой стране пришел новый император, который сразу же поверг в трепет свой народ, начав с жестоких реформ и наказаний непокорных, распущенных мягкотелым старым правителем, отцом нынешнего.

Круглый домик Ну-от-хаби Тотмий узнал сразу, еще издалека. И пока дошел, сотни воспоминаний промелькнули в его голове, таких живых и ярких, что, вставая перед мысленным взором, они загораживали реальность.

Он остановился у порога и отворил дверь. Внутри было темно и пустынно. Но все находящееся в этом доме показалось Тотмию таким родным, когда-то утраченным и вновь обретенным сейчас, что он не замедлил войти внутрь. Чувства переполняли его.

Когда глаза привыкли к полумраку, Тотмий разглядел, что все в домике осталось на своих старинных местах. Только отсутствовала скульптура, отлитая из золота, которую они с Ну=от-хаби сделали вдвоем. Круглые окошки закрывались маленькими деревянными шторками, собранными из тонких щепочек и великолепно расписанными художником, изобразившим цветущие ветви мандаринового дерева. Тотмий потянул за шелковую кисточку, висевшую с краю шторки, и жалюзи поднялись вверх, пропустив в комнату солнечный свет. Тотмий подошел к тому месту, где до сир пор стоял его станок со скульптурным портретом Ну-от-хаби. Каменная физиономия китайцы приветствовала его лукавой улыбкой. Работа показалась Тотмию несовершенной и какой-то детской.

Он сел на скамейку перед станком и задумался.

Неожиданно в доме стало светло. Дверь отворилась и вошел Ну-от-хаби. Не замечая гостя, он спустился по винтовой лестнице и направился прямиком к столу, озабоченный каким-то делом.

– Учитель, – тихо позвал Тотмий.

Китаец содрогнулся всем телом и медленно обернулся. Его ученик стоял перед ним в потрепанной, кое-где порванной одежде, принадлежащей неизвестной китайцу стране. Тотмий улыбался счастливой широкой улыбкой. Взрослый мужчина…