– Нет, причина кроется в другом. Фараон, который понимал его, как самого себя, умер. – Тотмий тяжело вздохнул, прежде чем продолжить. – Вековые традиции Египта суровы и постоянны. Лишь один фараон посмел пойти против всех. Эхнатон. И создал удивительный мир, и страна его узнала, что такое счастье для всех. Он не побоялся открыть путь талантливым беднякам и иноземцам. Никогда до этого не было такого расцвета искусства, как в годы его правления. Но с его смертью настал конец и его делам… Хотя все шло к закату еще при жизни фараона…
Тотмий замолчал.
Ну-от-хаби тоже выждал паузу, прежде чем задать вопрос:
– А твой… Тут-мес, он что, бедняк или не египтянин?
– Он иноземец, учитель.
– Понятно. И после смерти фараона он отправился на родину, куда звали его предки?
– Нет, – Тотмий посмотрел на Ну-от-хаби, как сын смотрит на отца. – Он не мог оставаться в Египте, потому что его внутренний бог требовал от него перемен. Он задыхался в однообразии дней и рутины. И бог подсказал ему, что нужно возвращаться в Китай к своему учителю.
Ну-от-хаби поднял брови. В глазах промелькнула лукавая икорка.
–Занятно, – молвил он. – Уж не хочешь ли ты сказать, что все это время мы говорили о тебе? Тут-мес – это ты?
– При дворе фараона Эхнатона было принято менять имена, – ответил Тотмий.
Ну-от-хаби с восторгом принялся обнимать своего ученика:
– Я знал! Я был уверен, что ты себя прославишь! Но то, что ты сказал… Это превосходит все мои ожидания! Если, конечно, ты не обманул своего учителя!
В глазах китайца блеснули слезы счастья и гордости.
– Скажи, мастер, – неожиданно спросил Тотмий. – Почему в Египте не знают о существовании Китая? Хотя здесь о Египте прекрасно осведомлены? В чем причина?
– Каждый знает то, что хочет знать, – мудро ответил Ну-от-хаби. – Кому-то необходимо, чтобы фараон считал себя самым могущественным правителей на земле, не думая о том, что есть и другие великие властители, отнюдь не хуже него. И государства с великой культурой, выдающимися умельцами и мыслителями. Наверное, есть в таком неведении некая польза? Как считаешь?
– Да, кому-то это выгодно, – подтвердил Тотмий.
– Но ты не забыл обратной дороги в неизвестную страну, – китаец подмигнул ему. – И тебе вновь придется помогать мне.
– С радостью.
– Представь себе, император взял меня на службу, – не без хвастовства произнес Ну-от-хаби. – Видишь, твой учитель не отстает от ученика! Но скажу по секрету, – китаец приблизился к уху Тотмия. – У нас в стране очень большие перемены. И это большие перемены к худшему. Старый безобидный болванчик скончался пару лет назад, и его место занял самодур и палач. Он до безумия жаден, гребет к себе золото отовсюду. Трусость не позволяет ему вести войны с соседями, поэтому богатства он выжимает из собственного народа, готовый съесть его живьем. Но, представь себе, – китаец самодовольно хихикнул. – Я заставил его взять меня на службу. И это вместо того, чтобы отдавать ему последнее золото, которое было в моем доме. Иначе я не смогу работать, у меня не осталось бы материала. Он и так забрал себе нашу статую девушки, и не сказал не единого слова благодарности!!!
– Так вот почему я ее здесь не вижу! – воскликнул Тотмий.
– Да, да, она стоит в спальне императора. И он все время пялится на нее – любуется! Бедная Ниу-девочка! Каково ей смотреть на нашего императора! – с горечью воскликнул Ну-от-хаби и тут же спокойно продолжал. – Ничего не поделаешь. Сегодня император заказал мне золотые перстни на каждый палец и два золотых футляра для его длинных ногтей, которыми он стучит по полу, когда ему скучно.
– Что за уродство! – не выдержал Тотмий, представив ногти длиной до пола.
– Но я думаю, вскоре этому глупцу понадобится и золотая статуя юноши (мало ли, какие у него фантазии), и вот тогда мне без тебя не обойтись.
– Будем работать, как прежде, – ответил Тотмий.
Китаец одобрительно положил ему руку на плечо.
Азиатские территории Египта.
Сорокадевятилетний Суппиллулиума победоносно въезжал на белоснежном коне в Кадеш, город, отвоеванный хеттами у прежнего захватчика Сирии – Египта. Суппиллулиума сильно располнел, что придавало его виду еще большую торжественность, но совсем не радовало коня, вынужденного таскать на себе год от года все тяжелеющую ношу. Чуть позади владыки в числе царских сыновей ехал хмурый Рабсун.
Улучив момент, когда Суппиллулиума неуклюже развернулся, чтобы приветствовать воинов движением руки, Рабсун подскакал к дяде и быстро сквозь зубы проговорил:
– Не время ликовать. Сирия теперь вся в твоих руках, о солнце! Но Сирия – еще не Египет!
– Ничего, мой сын, – спокойно отвечал царь. – Зато теперь фараону придется считаться с нами.
– Я – фараон Египта! – заявил Рабсун.
Он думал смутить своего царственного дядю таким выпадом, но тот лишь усмехнулся.
– Возможно, – умиротворенно произнес Суппиллулиума. – Только в Египте никто об этом не догадывается. Я уверен, про тебя забыли, как и про ту когда-то сочиненную легенду о том, как ты вместе с матерью еще ребенком пал жертвой борьбы за престол.