Народ, собравшийся у бывшего храма Атона, внимал словам, исторгаемым верховным жрецом Амона-Ра.
– …И повелел называть фараона Обеих Земель Нембаатра Тутанхамоном, да живет он вечно! А город, отстроенный нечестивцем, оставить в запустении и руинах. Пусть каждый сломает дерево, засыплет канал. Только так вы заслужите прощение великого Амона! Отныне повелеваю почитать бога Амона превыше всех богов! А также отдавать почтение богам Ра-Хорату и Птаху, покровительствующему Меннеферу, новой столице Египта, куда велением богов переселяется царственный двор во главе с великим фараоном Тутанхамоном и царицей, называемой отныне Анхесенамон. И пусть прославляет народ египетский своего избавителя Тутанхамона вместе с отцом его, Амоном-Ра!
Толпа что-то выкрикивала, народ обсуждал перемены. Но среди людей стояли двое, кто не ликовал, не размахивал возмущенно руками, а смотрел на все происходящее, как на страшный сон, которому нет конца.
– Помнишь, Халосет, – обратилась к мужу Мааби. – Как говорил Эхнатон, воспевая солнце?
Халосет не разомкнул губ. Слишком много связывало его с великим реформатором Египта. Именно ему он был обязан неожиданной милостью, обрушившейся на мальчишку-бедняка из окрестностей Ахетатона.
В это время жрец воздел руки к небу и принялся возносить молитву, прославляя Амона-Ра. Народ пытался вторить ему.
И в этом невообразимом шуме Халосет услышал тихий голос, произносивший совсем другую молитву.
Голос Маабитури:
– «О живой солнечный диск,
великий праздниками Сед,
владыка неба, владыка земли,
владыка всего, что объемлешь ты,
Атон, владыка «Дома Атона» в Ахетатоне»…
Горный Китай.
В горах мела пурга, лошади никак не могли привыкнуть к здешней погоде и отказывались идти вперед, ослепленные хлопьями снега и напуганные ледяным ветром, задувающим в уши. Тотмию пришлось спешиться и взять под узцы обе лошади. Китаец продолжал ехать верхом.
– Тот-мий! – перекрывая ветер, крикнул Ну-от-хаби. – Мне кажется, мы сбились с пути.
– Нет, учитель, здесь всего одна дорога. Это ущелье можно преодолеть только по той тропинке, по которой идем мы, так сказала старуха.
– Заведешь ты меня к себе в Египет, – произнес китаец как бы невзначай.
– Мне туда нет пути, – серьезно ответил Тотмий.
– А что там за огни впереди? – Сощурившись и вглядываясь вдаль, поинтересовался Ну-от-хаби.
– Должно быть, деревушка. Я пока ничего не вижу.
– Потому что смотришь не туда. Вон – за той грядой, – китаец указал рукой в нужном направлении.
Тотмий присмотрелся и не мог сдержать восхищения:
– Действительно, что-то там виднеется! Ну и зрение у вас, учитель!
– Зрение ювелира, – без ложной скромности ответил китаец. – Держи поводья крепче, чтобы лошади не свалились в пропасть. А то если подобное случится, зачем мне было бежать из теплого Китая, из моего уютного дома в какие-то ледяные заснеженные горы? Можно было бы закончить жизнь и там.
Тотмия не мог сдержать улыбки. Веселость никогда не покидала старого учителя.
– Вон там, за горой, чуть левее, – китаец показал рукой вперед. – Есть маленькая деревня.
– Что? – за свистом ветра не расслышал Тотмий.
– Увидишь, – сказал Ну-от-хаби и, чуть помедлив, добавил. – Я родом из этих мест.
– Как, учитель! Ты не китаец?
– Китаец. Как будто если родился среди льдов, то уже должен называться как-то иначе! – возмущался старый ювелир. – Здесь мы найдем пристанище, и слуги императора никогда не смогут нас найти.
– По-моему, они и так уже давно потеряли след.
– Не скажи, Тот-мий, – покачал головой Ну-от-хаби. – Не скажи.
Вот уже и деревушка показалась, но китаец велел двигаться мимо нее дальше в горы. Тотмий был удивлен, но послушался учителя. А спустя некоторое время они остановились у необычной пещеры, вход в которую надежно был скрыт огромными воротами, окованными броней. Сбоку от ворот висел тяжелый колокол. Веревка, конец которой был привязан к языку колокола, вся превратилась в ледышку и покачивалась под порывами ветра.
– Позвони, – велел Ну-от-хаби.
Тотмий оставил поводья и подошел к воротам. Едва шевеля замерзшими пальцами, он потянул заиндевелую веревку на себя, потом отпустил.
Сильный густой гул пробился сквозь завывание пурги и скрылся где-то в расщелинах.
Тотмий еще два раза дернул за конец веревки, но уже на последнем ударе колокола массивные ворота ожили, в них открылась дверь, и перед ними предстал бритоголовый человек в китайском одеянии – ханьфу. Его одежда была темно-синего цвета и опрятна, но настолько ветхая, что в некоторых местах сквозь нити просвечивало тело. На какой-то миг бритая голова незнакомца навеяла Тотмию воспоминания о египетских жрецах. Не проронив ни звука, незнакомец отворил ворота, чтобы лошади могли пройти, пропустил замерзших и продрогших путешественников внутрь пещеры и наглухо закрыл за ними вход. Подошел еще один бритоголовый, помог Ну-от-хаби слезть с коня, а Тотмию снять поклажу, после чего отвел лошадей в сторонку, к остальным. Подкинул животным сухой травы и налил воды. Китаец подал ученику знак, что опасаться нечего, тут все будет в порядке.