Угол покоя

Какой‑нибудь из ледвиллских вечеров на пробу.

Неяркая смесь печного огня и мягкого света двух масляных ламп “модератор”, купленных по устрашающей цене в “Дэниелс энд Фишер”. Кровати отделены занавеской, стол придвинут к стене, где приколоты геологические карты изысканий Кинга вдоль сороковой параллели. Карты приколола Сюзан, не Оливер, и они тут для красоты, а не для изучения. Фрэнк сидит на полу – подбородок на коленях, печное пламя в глазах. Прайси читает, сидя между печкой и стеной, и его качалка, подобно сверхдеятельному сверчку, заполняет мерным скрипом паузы в разговоре.

– Во что вы так углубились, Прайси? – спросила Сюзан.

Тот не услышал ее. Его крохотные ступни в неуклюжих ботиночках оттолкнулись от пола цыпочками и в очередной раз двинулись вверх. Нос Прайси был в десяти дюймах от страницы. Рука шевельнулась, перевернула страницу, ступни опустились, оттолкнулись, взмыли над досками. Пол скрипнул. Все смотрели на Прайси, улыбаясь промеж собой.

– По-моему, тут полное отсутствие тщеславия, – сказал Оливер. – Любой другой, как услышит свое имя, поднимет голову, хоть немножко оно его заденет. Но только не Прайси, когда он за чтением. Поглядите, ну прямо мальчик на деревянной лошадке.

– Я видел на днях, как он ехал на Минни, на старой мулице, не поднимая носа от книги, – сказал Фрэнк. – Если бы она споткнулась и сбросила его в шахту, он бы продолжал читать. Может быть, удивился бы, почему вдруг стало темно.

Оливер немного повысил голос.

– Боюсь, придется попросить его не приходить сюда больше, – сказал он. – Он качалкой тут все гвозди из пола выдерет.

Шутки, которыми они обстреливали Прайси, не доходили до его ушей. Скрип-скрип, скрип-скрип. Маленькие ботинки коснулись пола, взмыли над ним. Прайси перевернул новую страницу. Подавляя смех, Сюзан покачала головой: довольно, не труните над ним. Не издевайтесь.

– Есть одно, чего рассеянный Прайси не знает, – сказал Оливер. – Эта качалка ползет. Еще пять минут, и он будет в огне.

– Сомневаюсь, что он обратит на это внимание, – сказал Фрэнк.

Грациозно до нелепости ботиночки опустились, тронули доски, поплыли вверх, повисли, двинулись вниз. скрип-скрип, скрип-скрип. Послюнив палец, Прайси перевернул еще одну страницу.

– Ей-богу, друзья, – сказал Оливер, вставая. – Дело серьезное.

Он протиснулся вдоль стены к книжной этажерке, стоявшей за качалкой. Прайси слегка сгорбил плечи и отклонился, давая ему пройти, издал тихий носовой вопросительный звук, но глаз от книги не поднял. Полозья качалки поднимались и опускались. Стоя близко позади него, Оливер взял в каждую руку по тому отчетов об изысканиях Кинга. Это были увесистые ин-кварто фунтов на шесть, где в концентрированном виде изложили свои выводы Кинг, Прагер, Эммонс, братья Хейги и с десяток других людей, которые были для Оливера наставниками и образцами для подражания.

На мгновение Сюзан испугалась, что он даст книгам упасть на голову ничего не подозревающего Прайси, и сделала упреждающий жест. Но Оливер выждал несколько секунд, примеряясь к ритму качаний Прайси, и, быстро наклонившись, сунул по книге под каждый полоз.

Кресло остановилось, Прайси дернуло назад, голова откинулась, челюсти клацнули. Он ошарашенно уставился на их смеющиеся лица. Его лицо порозовело, бледные глаза дико блуждали, ища, на чем сфокусироваться.

– П-п-п-простите! – промолвил он. – Что? – И затем долгое приемлющее “хо-о-о-о-о!”, похожее на стон.

Но всего лишь днем-двумя позже этот самый Прайси показал Сюзан, какие немыслимые сюрпризы таит в себе Ледвилл. Он был делегирован сопровождать ее на верховой прогулке, и они спустились к броду на Лейк-Форк, притоке Арканзаса, питающем его верховья. Был сезон высокой воды, она текла торопливо и неспокойно. “За мной, Прайси!” – подала голос Сюзан и хлестнула лошадь, направляя ее в воду.

Лошадь, нащупывая опору, медленно продвигалась вперед, речка, журча, обтекала колени животного, а затем заструилась возле лошадиного плеча. Копыта осторожно ступали по каменистому скользкому дну. Сюзан вынула ногу из стремени дамского седла и сидела в шатком положении, ее завораживал и слепил яркими бликами холодный поток внизу. Когда стало мельче, лошадь резво пошла на берег, роняя огромные капли, и Сюзан, нащупывая стремя, обернулась посмотреть, как дела у Прайси. Он двигался следом, стискивая обеими руками рожок на луке. С середины речки послал ей сладкую отчаянную улыбку.

Она направила лошадь через заросли ивы, ольхи и карликовой березы, виляла и пригибалась, пока не выбралась на простор. Она была на краю луга, протянувшегося на мили, ни одного дерева нигде, кроме узкой извилистой полосы вдоль русла Лейк-Форк. Трава, доходившая до стремени, волновалась и веяла на ветру, ее движение открывало, прятало и вновь открывало пятна, полосы и брызги цветов – ржавой кастиллеи, голубого пенстемона, желтого лютика, алой гилии, голубовато-белой аквилегии. Со всех сторон, возвышаясь над зубчатой границей лесов, долину обступали голые вершины с пятнами снега.