Угол покоя

В другой день выше по берегу канала, где начинались осины, возник лагерь: несколько фургонов, много мулов и полдюжины мужчин. Это были изыскания под эгидой новосозданной Геологической службы Соединенных Штатов, все участники – ветераны изысканий Кинга вдоль сороковой параллели. Через некоторое время после их появления спустился верхом и представился мужчина без подбородка, высокий, худой и сутулый, носивший свою некрасивую внешность так же элегантно, как белоснежные лосины. Сэмюэл Эммонс, один из гигантов, Гомер Ледвилла, один из кумиров Оливера и давний сподвижник Прагера, Кларенса Кинга и Генри Адамса. Он написал книгу, которую Оливер чтил как Библию, и участвовал в составлении тех самых геологических карт, что он сейчас с превеликим удовольствием увидел украшающими бревенчатую стену. Только женщина, сказал он, могла увидеть эстетические возможности силура.

Через несколько дней, перевалив через хребет, явились Прагер и Анри Жанен, а неделю спустя пожаловал сам Кларенс Кинг, прославленная личность, директор Геологической службы, автор книги “Горные путешествия по Сьерра-Неваде”, восходивший на гору Уитни и разоблачивший алмазную аферу 1872 года. Сюзан не думала о нем как о “лучшем и умнейшем в своем поколении”, потому что Джон Хей[97] еще не сказал про него этих слов, но она знала его как автора и слышала, с каким пиететом отзывался о нем Оливер как об ученом; говорили, что он остроумнейший собеседник и неподражаемый рассказчик. Тоном отчасти благоговейным, отчасти смешливым она писала Огасте, что в лагерной палатке Геологической службы ему прислуживает чернокожий камердинер, что у него просто неистощимый запас изысканных вин, коньяка и сигар, что его одежда для верховой езды, как и у Эммонса, сшита лондонскими портными из белоснежной оленьей кожи, выделанной индианками из племени пайютов в долине Карсон-Вэлли в Неваде. Помимо рассказа об одном вечере, в ее письмах, однако, я не вижу образчиков знаменитых бесед Кинга. Может быть, мыши виноваты.

С Кингом прибыл корпулентный и добродушный Томас Дональдсон, председатель Комиссии по общественным землям, и два месяца, пока стоял их лагерь, туда потоком текли знаменитости. Где, спрашивается, они проводили вечера? В бабушкиной хижине, разумеется. Она была лампой для каждого пролетавшего мотылька. В ее единственной комнате, чья полезная площадь была от силы пятнадцать футов на пятнадцать, каждый вечер собиралось необыкновенное общество – сгусток культуры, образования, таланта, красноречия, репутации, политического влияния и интеллекта. Держать две кровати занавешенными не было никакой возможности, они служили сиденьями. Не думаю, что бабушку оскорбляли эти новые вторжения в ее спальню; она была воодушевлена, как никогда в жизни. Приготовившись расхлебывать грубую западную кашу, которую сама заварила, познать труды и лишения изгнанничества, она оказалась хозяйкой салона, с которым (она не раз сама это говорила) вряд ли могла сравниться даже мастерская Огасты.