Угол покоя

Она встала и подошла к окну. В щель жалюзи посмотрела вниз на площадь Мучеников. Нищие, которые целыми днями сидели в нишах под памятником Морелосу, уже были на месте. Женщины торопились в собор, и его колокол как раз опять прогудел над солнечной площадью. Девушка с широкой плоской корзиной цветов на голове, сама будто цветок, будто кивающий подсолнечник на изящном стебле, перешла улицу и остановилась, покачиваясь и держа равновесие, чтобы покупатель смог выбрать себе что‑то из корзины.

Когда Сюзан повернулась, Оливер смотрел на нее все с тем же расслабленным, созерцательным весельем во взгляде. Его пальцы были сцеплены на затылке, в вырезе рубашки виднелась поросшая волосами грудь. После истощающего Ледвилла он набрал прежний вес, выглядел отдохнувшим и уверенным в себе. Тут, в Мексике, она не раз обращала внимание, что его выделяет светлая шевелюра. Куда больше, чем темноволосый и худой дон Густаво, он казался капиталистом, вторгшимся с Севера.

– Нас опять ждет вражда и судебные тяжбы? – спросила она.

– Почему? – удивился он. – Мое дело – обследовать и написать отчет.

– Выглядит так, что могут начаться споры, суды, показания и тому подобное.

– Значит, я ввел тебя в заблуждение. Все очень мирно.

– Я рада. Ненавижу это. Пугает. – Ей слышно было, как Асенсион метет corredor, минуя их дверь. – Вся эта алчная борьба за права, владения и границы. Хочется, чтобы в этой поездке и дальше все было безупречно.

– И дальше.

– Да. А ты не думаешь, что пока у нас так и было?

– Похоже.

– Похоже! Не похоже, а точно.

– Похоже, точно.

Его рука поймала край ее сорочки, когда она проходила мимо, и он притянул ее к себе, чтобы поцеловать голую спину над тесемками корсета.

– Если рудник окажется какой надо, – спросил он, – как ты посмотришь на то, чтобы мы потом сюда приехали и я им управлял?

Она повернулась, не опуская рук, поднятых к волосам.

– Это возможно?

– Симпсон вчера вечером выдвинул такую идею.

– Наш заклятый враг?

– Он не враг. Мы о многом думаем одинаково. Он сказал, он бы меня рекомендовал.

– Ты согласишься, если предложат?

– А ты?

– Боже мой, я даже и не думала ни о чем таком.

– Ты бы хозяйничала во дворце, подобном Каса Валькенхорст.

– Я должна подумать. А Олли?

– Вырастет бравым charro[122]. Надо будет взять ему в учительницы кого‑нибудь вроде Энрикеты. Мне думается, ему тут понравится.

– Я вижу, ты хочешь.

– Не знаю. Может ведь и не выйти ничего. Но если выйдет, это будет избавление от напастей Ледвилла. Конечно, не ближний свет, почти такая же даль, как Потоси.

– Но железная дорога придет.

– Через два года самое раннее. А до этого твоим обществом будут дон Густаво, декламирующий свои испанские стихи, озаглавленные “Yo”[123], Гутьерресы, еще несколько таких же семей и, может быть, время от времени какой‑нибудь американский, шотландский или шведский инженер. Помнишь Нью-Альмаден?

– Зато здесь ты будешь главным. Никакого Кендалла над тобой. Ты сможешь управлять рудником гуманно. И тут ведь цивилизованно, грубости совсем нет. И в Нью-Альмадене не было никого подобного Эмелите.

Она вновь подошла к окну. На этот раз увидела экипаж, запряженный двумя белыми мулами, с Исавелем на козлах; он выехал из ворот и направился к собору. Сквозь закрытые окна можно было разглядеть две черные фигуры, похожие на ворон, – вероятно, Эмелита и Энрикета. Странность нахлынула на нее мурашками. А если я тоже…

– Это только возможность, – сказал Оливер ей в спину. – Ставку на это делать не стоит. Но если там настоящий рудник, то либо его купят начальники Симпсона, либо его решит разрабатывать синдикат. В том и в другом случае мне могут предложить эту должность. Даже не просто могут – почти наверняка предложат. Так что осматривайся, пока я буду в отъезде. Подумай, хочется ли тебе тут жить.

3

Резной камень мавританских арок, которые шли поясом над внутренним двором Каса Гутьеррес, был подобен плетеному канату и казался таким же мягким. Лестница не имела в Морелии себе равных. Дамы позировали Сюзан над верхней ступенькой, чернея на фоне розового камня, смиренные, улыбающиеся, с бледными и мягкими, как у монахинь, лицами. Но когда внизу во множестве застучали копыта, когда mozos стали выводить во двор лошадей и мулов, рисовальщица перевернула страницу альбома и, теснясь вместе с другими, подошла к балюстраде.

И вновь ее поразило несходство с Ледвиллом. Там, когда Оливер и Фрэнк ехали обследовать очередной рудник, их одежда была простой вельвет и оленья кожа, на головах потрепанные фетровые шляпы. Под ними скрипели пятидесятидолларовые уитменовские седла, в поводу они вели вьючную лошадь со скатками постелей, банками консервированной фасоли, шматом бекона, сковородкой, парой буханок хлеба, киркой, лопатой и кайлом геолога. Брезент, покрывавший поклажу днем, защищал их от непогоды ночью.