Угол покоя

На мулов по очереди взваливали груз, дон Педро бросал на каждого проверяющий взгляд и давал невидимый Сюзан знак. Одного за другим mozos выводили их на улицу. Двор пустел, освобождаясь от нагромождения ящиков, клеток, корзин и кожаных maletones[124]. Остались только лошади под огромными отделанными серебром седлами, с уздечками и мартингалами, чья кожа едва виднелась из‑под розеток и филиграни. Они стояли, жевали удила и терлись носами о розовые колонны, каждую лошадь держал mozo в алом шарфе через плечо. Дон Педро неторопливо оглядел двор, а затем посмотрел на троих мужчин, стоявших у стены. Они бросили свои сигары и послушно двинулись к нему, как алтарники на молчаливый зов священника.

Пока мужчины поднимались по лестнице, дамы выстраивались наверху цепочкой. Как во время придворной церемонии, кавалеры, перемещаясь от дамы к даме, склонялись над их прозрачными ручками. Дамы негромко желали им счастливого пути и Божьей помощи. Но Оливер, приближаясь к цепочке, принял, как Сюзан увидела по его лицу и движениям, некое упрямое нелюбезное решение. Вот подошел, склоняя голову, дон Педро, вот подошел, имитируя его, дон Густаво, вот подошел светловолосый Симпсон, имитируя обоих и тихо забавляясь. И вот подошел Оливер – он пожимал, а не целовал каждую протянутую ручку и совершенно неуместно дружески кивал каждой из дам.

Сюзан сделалось за него неловко. Во всем таком он не проявлял ни малейшей учтивости. Когда перед ней встал серьезный и почтительный дон Педро, она протянула руку, увидела, какая она загорелая, и устыдилась за себя тоже.

– Эта рука не годится для поцелуя, – сказала она по‑английски. – Я слишком много времени провожу на солнце.

Прервав поклон, дон Педро скосил глаза к дону Густаво, чтобы тот перевел. Он перевел. Дон Педро вновь посмотрел на Сюзан, слегка покачал головой, улыбнулся с мягкой укоризной и едва коснулся или даже вовсе не коснулся ее пальцев губами.

Дон Густаво, подойдя после него, произнес заготовленный комплимент:

– Это великая честь – воздать должное руке столь изящной и столь даровитой.

Он влажно чмокнул ее руку, которую ей захотелось немедленно вытереть. Она бы охотно дала ему пинка, но именно поэтому улыбнулась ему с особой теплотой.

– Прошу вас, – сказал дон Густаво. – Пока нас нет, мой небогатый дом в вашем польном распоряшении. Командуйте.

Его бледные глаза навыкате ползли по ней, как слизни. От его волос пахло помадой.

– Благодарю вас, – сказала она. – Вы очень добры. – И перевела взгляд на Симпсона.

Ухмыляясь, он склонил песочного цвета голову над ее рукой, которая, казалось ей, висела, как больная лапа животного или как рука статуи на столбике лестницы.

– Я не так поднаторел в этих учтивостях, – сказал Симпсон, – но мне приятно, не судите меня за это строго.

– Похоже, приятнее, чем Оливеру.

Она заглянула на секунду в его смышленые глаза со светлыми ресницами. Он ей импонировал. Может быть, когда‑нибудь они с Оливером будут работать вместе. Может быть, она станет приглашать его к ужину, когда он будет приезжать для консультаций или инспекций. Начнут ли все они к тому времени одеваться по‑мексикански и принимать все эти мексиканские любезности как должное, уподобляясь дону Густаво, который прожил в Мексике двадцать лет и хочет, чтобы выглядело, будто не двадцать, а все двести? Худшее, что она знала о доне Густаво, имело отношение к голубизне глаз: несмотря на свои мексиканские потуги, он всячески подчеркивал, что голубые глаза его покойной жены, его дочери и Эмелиты – признак высшей породы, близкой к его собственной. Пусть они сто раз испанки, они произошли от вестготов. Так он оправдывал свой брачный союз с низшей расой.

– Это может перерасти в дурную привычку, – сухо промолвила Сюзан. – До свидания, мистер Симпсон. Надеюсь, вы найдете то, что ищете.

– То, что мы все ищем, – сказал Симпсон. – Когда я в следующий раз буду целовать на балконе вашу руку, я буду нагружен серебром, как одна из лошадей дона Педро.

Теперь Оливер. Она увидела: он не просто не испытывает неловкости, его бесконечно веселит весь этот цирк. Он взял ее руку церемонно, как при первом знакомстве, и тряхнул вверх-вниз. Углом рта произнес:

– А я‑то думал, мы походной жизнью будем жить.

– Ты скромновато оделся для парада, – заметила она поневоле.

Он с удивлением оглядел себя: вельветовые штаны, кожаная рубашка, револьвер, нож, большие железные шпоры.

– Почему? Это настоящее, из Колорадо. А шпоры – из Чиуауа, тоже не подделка.

– Железные, однако. Не серебро.

Смеясь, он обнял ее одной рукой за плечи, из‑за чего она застеснялась.

– Разве плохо, – спросил он, – что хоть кто‑то не в серебре? Тебе бы понравилось, если бы я выглядел как дон Педро? Рядом с ним и Кларенс Кинг покажется скупердяем. – На глазах у всех он наклонился и поцеловал ее легким поцелуем, а когда она, хмуря брови, отстранилась, он посмотрел на нее с улыбкой, как будто пошутил. – Просто будь собой, – мягко сказал он. – Не подлаживайся под всю эту пышность.