Угол покоя

5

Полулежа на валике и подушках, без туфель, без чулок, без корсета, в одной сорочке, она спала в большой резной кровати. До этого проглядывала свой дневник, переписывала для журнального очерка эпизоды и наблюдения, придавая им последовательность, превращая в связные абзацы, но час сиесты, полумрак в комнате со спущенными жалюзи, безмолвный транс, охвативший и эту комнату, и дом, и весь город, – все это на нее подействовало. Блокнот для записей лежал у нее на животе, карандаш выпал из расслабленной руки.

Она пребывала в затруднении: пригласила в гости поэта и издателя Томаса Хадсона с его блистательной супругой, а с ними, к ее ужасу, явилась еще дюжина человек. Ее прихожая и sala были как вестибюль отеля, где проходит какой‑нибудь съезд. Прибыл американский посол с женой и несколькими помощниками. А вот Ферд Уорд, держит в руке свой котелок, вот Кларенс Кинг в белых лосинах, вот ее сестра Бесси, пытается успокоить свою дочку Сару Берни, а она все плачет и плачет. Вот знаменитый генерал – серые знакомые печальные глаза с красными прожилками, виделись, но не помнится где. Вот Прайси и Фрэнк, оба бодро улыбаются в дверях. Все ждут, чтобы их развели по комнатам, но где взять столько комнат, есть только одна жалкая комнатенка, которую она приготовила для Хадсонов. Дом, как и предупреждала ее Эмелита, слишком маленький – безнадежно маленький. На всех лицах признаки досады и нетерпения. Огаста, как всегда, когда сердится, сделалась царственно холодна.

Глаза Сюзан открылись, вызволяя ее из беды. Стук в дверь.

– ¿Quien es?[129]

– Con permi-i-i-so[130], – проблеял мужской голос какого‑то слуги.

Брякнула дверная ручка, дверь начала открываться.

– Нет, нет! – воскликнула она, даже взвизгнула, и схватилась за сползшее покрывало. Дверь отворилась шире, и возникла голова Оливера.

– Ага. Спим, значит.

– Ох, Оливер, ну какой же ты идиот! Напугал меня до смерти. – Она выскочила из постели, и он крепко ее обнял, захлопнув за собой дверь ногой. От его одежды пахло лошадью, кожей, потом, пылью. – Ты только приехал?

– Глупый вопрос номер один. По-твоему, я мог приехать вчера и остановиться в отеле?

– Я не слышала никаких звуков.

– Весь караван мы оставили у дона Педро и пришли сюда пешком.

– Мне сон снился, – сказала Сюзан. – Жуткий сон. К нам явилась дюжина гостей, а комната только одна. Я думаю, эта латунная кровать навеяла. Кто в ней спал?

– Никто. Все оказались чересчур вежливыми.

– Глупость несусветная. Как и мой сон, потому что, ты знаешь, я нашла нам дом, и в нем не одна лишняя спальня, а целых пять, больших, симпатичных. И внутренний двор там есть, и конюшня на шесть лошадей… – Она осеклась, глядя на его лицо. – Что не так? Рудник оказался бедный?

Грубоватая шутка, которой он ознаменовал свой приход, ничего не значила. Теперь Сюзан увидела, что он устал, раздосадован и в ворчливом настроении. Он передернул плечами, словно прогоняя назойливое насекомое.

– Может быть, он и ничего, но, скорее всего, бедный. По крайней мере я увидел, что Крепс ошибся. Он думал, что нашел потерянную жилу, но это не так. Там можно вести разработку, но разбогатеть не получится.

Несколько мгновений она молчала, словно ее надежды сковало морозом. Почти безразличным тоном промолвила:

– Значит, ты подашь отрицательный отчет.

– Не вижу, как его можно сделать положительным.

То, что секунды назад она восприняла тихо, сейчас ударило ее, как пощечина. Не сама новость, а подтверждение – вот от чего у нее ослабли коленки и натянулись мышцы вокруг рта. Она смотрела на него расширенными глазами, которые вдруг ослепли, залитые влагой, и не могла выдохнуть застрявший в горле глоток воздуха.

– О… черт! – воскликнула она и зарылась лицом ему в грудь.

Он засмеялся. Она ощутила колыхание смеха в его груди, и оно еще больше ее разъярило.

– Что я слышу? – спросил он с бесчувственной игривостью. – Чертыхаешься? Ты?

Она отстранилась, откинулась на его согнутую руку, попробовала вытереть глаза кулаками.

– Да, и что? Я так чувствую! Можешь считать меня базарной торговкой.

– Сю, прости меня. Я понятия не имел, что ты так сильно этого хочешь.

– По-моему, я никогда… душа моя… ничего не хотела… сильнее!

Он нахмурил брови, тщетно пытаясь прочесть ее лицо, словно оно было написано на санскрите.

– Ты меня поражаешь. Почему?

– Почему? Потому! По миллиону причин. Мне тут так хорошо работается. Тут так красиво. Мы бы все могли быть вместе в приятном доме. Ты бы шанс получил показать, на что способен.

– Да, по‑своему это могло быть неплохо, – сказал он. – Но послушай, тут не такой рай, как тебе кажется. Если немного копнуть…

Она издала возмущенный звук, не желая слушать, что зелен виноград, и оторвалась от него, села в ярости на кровать.

– Симпсон с тобой согласен?