Сисси часто из-за чего-то расстраивалась: то барабанщик играл слишком громко, то кто-то вручил Уитни свою визитную карточку, не поговорив предварительно с ней. А Нип, наоборот, всегда была очень любезной и милой, она смотрела на каждого так, словно ей действительно было интересно, что он скажет, хотя на самом деле ей хотелось только одного: переодеться в футболку и джинсы и поскорее уйти.
Моя мама приходила на парочку таких концертов и после одного из них обедала за соседним столиком с Сисси и ее друзьями из церкви, которые не то что ругались матом – они на нем разговаривали. Когда мама собралась уходить, то прошептала: «И она называет себя воцерковленной женщиной».
Конечно, мама не одобряла наши ночные телефонные марафоны, но Уитни ей нравилась. Она много раз повторяла, что не понимает, как Уит стала тем, кем стала, после того как выросла в такой среде. Она была ответственной, а ее братья – нет. Она разговаривала, как ангел, ее мать сквернословила. Уитни была почтительной и вежливой, приятной и обаятельной.
Однажды вечером за кулисами Sweetwater к нам подошел очередной шоумен, чтобы сделать Уитни комплимент и поболтать. Когда он сказал: «Вы обе очень красивые», Сисси резко повернулась и произнесла: «Никто не должен смотреть ни на кого, кроме моего ребенка». Мы поблагодарили его за добрые слова, извинились и ушли.
Глава пятая. Будущее – это сейчас
Осенью 1982-го я вернулась в колледж, это был последний год моей учебы, но в середине семестра я решила, что должна подумать о будущем. И мое будущее начиналось с уходом из колледжа.
Близились конец обычного сезона и старт соревновательного. WNBA тогда не существовало, так что игра в студенческой лиге не казалась мне перспективным или хотя бы серьезным делом. Это было другое время, и я понимала, что работа тренером в будущем не для меня. Кроме того, тренер, которая взяла меня в команду, Джоан Мартин, ушла в отставку. Ее заменил мужчина, который при каждом удобном случае орал: «Я твой отец; я твой парень; я твой тренер; я для тебя – все». Я знала, что он делает это из добрых побуждений, но меня это не вдохновляло. В мыслях я была далеко оттуда.
Во время одного из наших вечерних разговоров я спросила Ниппи, как она смотрит на то, чтобы я ушла из колледжа. Она ответила: «Это решение ты должна принять самостоятельно». Я знала, что она подавляет свои истинные чувства. Почти каждый предыдущий звонок она начинала и заканчивала фразой: «Жаль, что тебя нет рядом».
Я хорошенько все обдумала и решила уехать до окончания осеннего семестра. Мама, узнав об этом, назвала меня неблагодарной девчонкой, которая получила стипендию только ради того, чтобы выбросить ее в окно. Что ж, с ней не поспоришь. Джанет, которая так много работала, чтобы чего-то добиться и дать своим детям новые возможности, хотела, чтобы по крайней мере один из них окончил колледж.
Поговорив с мамой, я созвала всех после тренировки и объявила о своем уходе. Мы провели девятнадцать матчей, и я была, пожалуй, лучшей бомбардиршей. Это был непростой разговор.
Наконец, я сказала Уитни. «Ты уверена?» – спросила она, едва сдерживая волнение.
Почти никто не понял моего решения, но для меня оно было совершенно очевидным. Я верила в свою подругу и в то, что она пыталась сделать. Вернуться к ней означало скрепить наше намерение добиться успеха. Так что я попрощалась со всеми, собрала вещи и уехала из колледжа чуть больше чем за один семестр до получения диплома.
Конечно, я понимала, что нам будет нелегко. Мы с Нип нуждались в деньгах, а ее модельных контрактов не хватало. Ей не нравилось, что в модной индустрии относятся к моделям так, будто они не люди. Иногда фотографы и стилисты начинали совершенно беспардонные разговоры, делая вид, что она их не слышит. После одной из таких съемок Нип вернулась домой в слезах. Ее волосы скатались в липкое месиво из-за огромного количества геля, который нанесли ради воплощения замысла фотографа. Я успокоила ее: сказала, что все будет хорошо, что я все исправлю, и мыла ей голову до тех пор, пока волосы не вернулись к своей естественной мягкой хлопковой текстуре.
В мое первое утро дома передо мной выросла мама. «Я иду на работу – и ты тоже». Я сказала ей, что помогаю Нип начать карьеру, что уже само по себе работа на полную ставку. В то время я читала книги вроде «Непроторенной дороги» и много размышляла. Естественно, мама на это не купилась. Как и мой дядя Роберт, который рассмеялся мне в лицо: «Думаешь, эта девчонка сорвет большой куш, а? Такое бывает только в кино, детка».
Но мама меня понимала. Она всегда верила в меня и в глубине души верила в нашу с Уитни мечту.
Тем не менее я дала ей повод усомниться. Она осознавала, что что-то не так. В первые месяцы, бросив колледж, я слишком часто вваливалась домой с глупым хихиканьем из-за травы или чересчур отстраненной из-за наркотиков. Часто не приходила ночевать без звонка.
Однажды утром мама сидела в гостиной и ждала, когда я проснусь.