Войдя в комнату Уитни, я села рядом с ней на кровать и извинилась. Затем сказала, что поняла: она спит с Джермейном, и мне нужно справиться, смириться с этим, несмотря на боль. И затем задала ей прямые вопросы: в каких облаках она все время витает и что случилось в Лос-Анджелесе? Она спокойно рассказала о своей первой встрече с Джермейном. Он говорил, будто одержим ее красотой и очарован ее голосом. С помощью общего приятеля им удалось трижды улизнуть из отеля.
Когда она закончила, я не могла вымолвить ни слова; эмоции отражались от стен, как эхо. Она не говорила мне ничего такого, о чем я и так не подозревала, но тот факт, что она предпочла ничего мне не говорить и заставила клещами тащить из нее признание… Это было больно. До этого момента Уитни посвящала меня во все свои планы и мечты. Но теперь она стала другой. Весь ее энтузиазм по поводу карьеры вытеснила одержимость Джи.
Я убежала в свою комнату и стала швырять вещи в стены и переворачивать мебель: кровать, комод – все, что попадалось под руку. Остановилась, только когда так устала, что больше не могла двинуться с места. В комнате царил хаос. Я подняла глаза и увидела, что в дверях стоит Уитни. Наши взгляды встретились, и она тихо сказала: «А теперь убери за собой». Я вдруг поняла, что засыпаю.
Конечно, я понимала, что в какой-то момент мы будем встречаться с другими людьми, но эта история с Джермейном причиняла мне адскую боль. Нужно было найти способ двигаться дальше. Перед сном я дала себе слово найти свою собственную любовь и приключения.
На следующей неделе позвонил Джермейн и заговорил со мной своим низким мягким Джексон-голосом.
– Могу я поговорить с Уитни? – сказал он.
– Привет, Джермейн, – ответила я. – Погоди.
Его «могу я поговорить с Уитни?» звучало чуть более сердечно, чем «я хочу поговорить с дочерью» Сисси, но от обоих приветствий меня бросало в дрожь. Когда Уитни с Джи заговорили, я услышала, как у нее поменялся голос – стал доверительным, с модуляциями, которые когда-то были зарезервированы только для меня. Но не стала подслушивать. Я бы чувствовала себя слишком жалкой.
К этому времени Уитни рассказала мне еще кое-что: по словам Джермейна, он был несчастлив в браке с Хейзел Горди, планировал развестись и вскоре должен был стать холостяком. «Так вот что он тебе наплел!» – вскипела я. Этот пацан Джексон использовал талант Уитни, чтобы куда-то пробиться, и одновременно морочил ей голову и обманывал жену. Я попыталась объяснить, что она отвлеклась от своей карьеры – и все из-за какого-то парня, который не умел ни петь, ни продюсировать, ни держать свой пенис в штанах. Я подумала, что ей нужно увидеть эту ситуацию с другого ракурса и понять, как сильно она на нее (и на меня) повлияла. Но Уитни была влюблена, и разговаривать с ней было бесполезно.
Единственное, что ей в нем не нравилось, это его волосы. Джи носил гладко зачесанное назад афро. Я никогда не видела ничего подобного. «На ощупь они твердые как камень!» – говорила Уитни.
Джексоны уже отказались от своих фирменных афро в пользу расслабленных кудрей. Когда Нип спросила, каким средством для укладки он пользуется, он ответил, что берет что-то у брата, Майкла. «Тогда прекрати брать у Майкла всякое барахло», – ответила она.
Я решила, что буду храбриться, и, когда Джермейн позвонил в следующий раз, я была сама любезность:
– Привет, Джермейн. Как твои дела? Она здесь.
Я передала трубку Нип, но он попросил вернуть ее мне.
– Я люблю твою подругу, – сказал он.
– Вот как? – ответила я. – Ну, это мы еще посмотрим, – и отдала трубку Нип.
Несколько месяцев спустя они исполнили
Я не собиралась никуда уходить, но было ясно, что мне нужно защитить свои чувства. С того самого разговора о нашем разрыве я полагала, что за ней будут все время ухлестывать парни; возможно, она даже выйдет замуж и родит детей – я могла это себе представить, – но я не ожидала, что наблюдать за всем этим окажется тяжелее тонны кирпичей. Я попыталась сосредоточиться на себе, решила встретиться с подругами по баскетболу и колледжу и начать проводить больше времени с семьей.