«Уходцы» в документах, воспоминаниях и рассуждениях. Досадная страничка из истории Уральского казачьего войска и государства Российского

Даже почти сто лет спустя после описываемых событий многие (самые крепкие!) староверы продолжали жить без паспортов, не регистрируя детей, не регистрируя мёртвых, не получая пособия и пенсии, ведь там везде надо расписываться, а это грех (и по великому секрету добавлю, что такие беспаспортные нелегалы до сих пор ещё есть – не скажу, кто и где)! В 1953 году Советский Союз ввёл обязательную паспортизацию, и вот тогда многим даже из самых крепких (или, если хотите, самых упёртых) староверов пришлось покориться и брать паспорта. Мне довелось услыхать красочное признание одной нестароверки, работавшей в ЗАГСе Кармакчинского района в 1950-х годах, сколько она подделывала свидетельств о рождении, чтобы выправить паспорта староверам. Мы говорим о временах, когда уже все дети ходили в государственные школы, все знали и про радио (которое многие даже слушали), и про кино (в которое многие ходили), и про мотоциклы (которые у некоторых были). Несмотря ни на что, староверы продолжали опасаться печати Антихриста. Совсем недавно, уже в XXI веке, проходил Всероссийский собор староверов (я слышала о нём от знакомых), на котором обсуждался вопрос о греховности или негреховности пенсий. Как видите, дебаты о подписях не утихли. Неудивительно, что в 1874 году идея о подписках, мягко выражаясь, не была популярной.

Для администрации УКВ всё это было не внове. Как будто они не знали, каковы староверы! Почему Бизянов решил, что он может застращать казаков? Почему он решил, что его должны бояться больше, чем Божьей кары? Ещё один пример административной самонадеянности? Или, простите, непроходимой глупости?

Я заострила внимание на вопросе о подписках не случайно. На протяжении нескольких лет, пока продолжался так называемый бунт, разнообразные администрации продолжали требовать подписки по разнообразным поводам, и чем дальше от УКВ происходили события, тем упорнее собирали подписки с казаков, а казаки продолжали отказываться. Всё это вылилось в многочисленные острые ситуации, иногда нелепые, иногда трагические.

На этом этапе уже стало понятно, что ситуация в войске далеко вышла за рамки обыкновенной. К сожалению, об этой ситуации знали и в Петербурге. Разумеется, знали с подачи оренбургского генерал-губернатора, который, надо полагать, не упомянул ни одного из просчётов и преступлений местной администрации, а доложил, что казаки не желают принимать НВП. Послан был рапорт, когда у местного начальства ещё были иллюзии, что всё дело в горстке недовольных («заговорщиков», так сказать), и когда их всех выявят, войско успокоится. Рапорт был послан генерал-майору Александру Петровичу Богуславскому, начальнику Главного управления иррегулярных войск, в ведении которого находились все казачьи войска. Он, в свою очередь, подал рапорт своему вышестоящему начальнику – военному министру генералу от инфантерии Дмитрию Алексеевичу Милютину. А Милютину ничего не оставалось, как доложить о событиях в УКВ самому монарху. Ответная инструкция из Санкт-Петербурга была от императора лично и совершенно категоричной: казаки должны были принять НВП, добровольно или насильно!

И тут самое время сделать историческое отступление.

«Бунт» в Уральском казачьем войске был не первым бунтом в Оренбургском генерал-губернаторстве в годы правления Николая Андреевича Крыжановского. В 1867 году вводилось новое положение для киргизов в Туркестане, которое не прошло гладко, и около 10 тысяч кибиток ушли в Хиву из пределов Российской империи (Середа, Х, стр. 81). В 1868–1869 годах в Оренбургской губернии вводили ещё одно, «усовершенствованное», новое положение для киргизов, которое закончилось широкомасштабным бунтом. Киргизский бунт 1869 года, так же как и обстоятельства написания и введения нового положения, имеет много общего с историей, развернувшейся в Уральском казачьем войске. Оба положения были написаны в столице, «в тиши кабинетов». Положение о киргизах было написано «без всякаго участия в этих работах не только уж кого-либо из влиятельных и преданных нам киргиз, хотя бы в виде депутата от народа, жизнь котораго хотели перестроить на новый лад и о которой не имели в Петербурге почти никакого понятия, но даже и из прежних знатоков степи, каковы, например, В. В. Григорьев и М. В. Лодыженский, жившие в Петербурге, не приглашались к участию в этих работах» (Середа, VIII, стр. 24).