Сегодня украинцы для большинства поляков (не для всех, к сожалению) — родственный народ, спасшийся, как и они сами, от коммунизма. Ощущение этой общности судеб заставляет забыть прошлые обиды. Правда, и тут, как говорится, не без нюансов. Среди галичан и волынян есть люди, настроенные антипольски, есть экстремисты, воюющие против польских памятников. По ту сторону границы у наших экстремистов имеются зеркальные антиподы, есть реваншисты и тому подобная публика. Я воспринимаю такие вещи как «налог на свободу» и не позволяю, чтобы они заслоняли более важные вещи: именно Волынь и Галичина сегодня сильнее всего связаны с Польшей, процветает приграничная торговля, многие жители в двух наших странах успели построить на ней свое благосостояние.
А вот в Восточной Украине Польша не воспринимается как некий «былой враг». С точки зрения жителей Изюма, Ахтырки или Полтавы, вражда с поляками — дело настолько давнее, что уже не задевает живые чувства. Поэтому отношение к Польше здесь куда более спокойное.
Тема примирения народов очень важна. Общественное сознание всех без исключения посткоммунистических стран не позволяет себе забыть исторических врагов, внутренних и внешних, забыть угнетателей — как реальных, так и вымышленных — и в этом наше отличие от стран, лежащих дальше к западу. Там на обсуждение подобных тем смотрят как на проявление дурного тона. По нашу же сторону бывшего железного занавеса различается только степень страстности обсуждения, но идет оно везде. 10–12 лет назад такие «обсуждения» в нескольких случаях предшествовали началу военных действий.
Запад подает нам совсем другой пример. У многих на памяти послевоенное примирение Германии и Франции после веков вражды. Поначалу мало кто верил, что из этой затеи будет какой-то толк, но за рукопожатиями государственных деятелей последовали молодежные обмены, последовало согласование школьных учебников истории (мера исключительно важная, хотя и очень трудная) — и как-то мало-помалу, почти незаметно, «процесс пошел». Никто не назовет дату, когда примирение состоялось, но оно состоялось, в 2003 году уже всерьез и торжественно обсуждается вопрос о государственном объединении Германии и Франции.
Происходит примирение между Германией и Польшей. Известен и первый символический жест, ознаменовавший начало немецко-польского примирения: канцлер ФРГ Вилли Брандт опустился на колени в Варшаве. Советское руководство было в то время страшно этим недовольно.
Конечно, историческая вражда может пройти и сама по себе, за давностью. Ведь нет же у современных украинцев недружественных чувств к туркам, хотя в прошлом между нами было много всего и всякого. С другой стороны, возьмись сегодня несколько талантливых литераторов поворошить былое, я не поручусь, что им не удалось бы раскачать общественное сознание и гальванизировать какие-то давно отмершие антитурецкие чувства — хоть и непонятно, зачем. Время, сегодня, правда, уже не то, пик раскачек позади. К счастью!
А вот, скажем, сильно окрашенные чувства поляков к России «сами по себе» исчезнут не скоро, причем тут ситуация пока что почти тупиковая. Достаточно сказать, что в Польше и сегодня легко услышать легионерские песни с антирусским пафосом, тогда как в России отсутствует что-либо симметричное. Польское отношение могло бы поменять знак благодаря какому-нибудь умному и яркому жесту со стороны России, а вот что делать со встречным русским отношением к Польше, вернее, с его почти отсутствием, непонятно. Ноль, сколько ни меняй у него знак, остается нулем. Видимо, благодаря этому «нулю» руководителей внешней политики России никак не посетит вдохновение в том, что касается Польши. Я рад (без всякого злорадства, разумеется), что на польском направлении мы опередили Россию. Россия немало облегчила бы себе жизнь, если бы сумела расположить к себе польское общество, но задача эта будет очень непростой.