Украина — не Россия

И ведь не прихлебатель царей, совсем нет — в прошлом был соратником Мазепы, поддерживал Полуботка. Правда, и воевал за Россию на совесть, особенно в Азовском походе. В распоряжении Апостола не было того оружия, с помощью которого позже добивался льгот для украинского шляхетства Алексей Разумовский, любовник царицы Елизаветы. Об этом не могло быть и речи: когда Данило Апостола избрали гетманом, ему было 69 лет. Он не слыл крупным интеллектуалом и был крив на один глаз (политически оставаясь зорок как орел). Его сын Петр, тот уже и дневник вел по-французски, но дослужился только до бригадира. От Апостолов пошли Муравьевы-Апостолы, от Безбородок — Кушелевы-Безбородко. Украинское и русское начала в знатных родах, чем дальше, тем больше переплетались.[31]

Из года в год сотни, а потом и тысячи честолюбивых украинских отроков и юношей отправлялись в Петербург и по всей империи — от Варшавы и Тифлиса до Камчатки и Коканда — делать карьеру. Из Черниговского коллегиума, из Нежинской гимназии высших наук, из Кременчугского лицея, из школ, училищ, гимназий, университетов они ехали с твердым намерением найти службу или продолжить образование, они выказывали чудеса трудолюбия и исполнительности. Из своего Гадяча, Путивля или Пирятина они всегда везли письмо от родителя или тетушки к старому другу, однополчанину либо родственнику, давно осевшему где-то на просторах Российской империи, с просьбой порадеть и приглядеть. Земляки имелись везде.

Три бывших одноклассника, Гоголь, Гребёнка и Нестор Кукольник приехали в разные годы в Петербург и стали писателями. Гоголь ехал в Петербург вместе с еще одним своим одноклассником Сашей Данилевским. Того не соблазнила литература, он поступил на службу в Министерство внутренних дел. Потом Гоголь снимал квартиру на пару с другим одноклассником, Колей Прокоповичем, который позже стал преподавателем русской словесности в кадетском корпусе. Встретили они в Петербурге и других своих товарищей по нежинскому лицею — Василия Любича-Романовича, Константина Базили, Григория Высоцкого, кого-то еще. Мало кто из их класса остался на родине.

Кто-нибудь когда-нибудь напишет большое исследование о бесчисленных детях Украины, покинувших ее навсегда, чтобы затеряться в просторах России. Кто-то слегка поменял фамилию: Тарасенко стал Тарасенковым, Ильенко — Ильенковым, Товстоног — Товстоноговым, Вареник — Варенниковым, большинство остались при своих. Тем, кто вырос в Украине, я уверен, она снилась ночами.

У Гоголя есть молитва под названием «1834». «Таинственный неизъяснимый 1834! Где означу я тебя трудами? Среди ли этой кучи набросанных один на другой домов, гремящих улиц, кипящей меркантильности, этой безобразной кучи мод, парадов, чиновников, диких северных ночей, блеску и низкой бесцветности? В моем ли прекрасном, древнем, обетованном Киеве, увенчанном многоплодными садами, опоясанном моим южным, прекрасным, чудным небом, упоительными ночами, где гора обсыпана кустарниками с своими гармоническими обрывами и подмывающий ее мой чистый и быстрый мой Днепр. Там ли?»

Кто-то вернулся, большинство нет. И 99 % затерялись, как говорится, в складках местности. Но один процент — те, что не затерялись — это многие тысячи замечательных имен, украсивших историю, политику, ратное дело, литературу, науку, технику, педагогику, культуру, искусство… России. Но мы все равно вправе и должны гордиться ими. Или нет? Может быть, в соответствии с «колониальной» гипотезой, нам следует смотреть на украинцев, состоявшихся в России, как на жалких «коллаборационистов», «ренегатов» и «компрадоров»? Может быть, Гоголь — просто перевертыш? Или, в духе своего же творчества, вовкулак?

Им самим было бы дико услышать такое. Им не были известны политические идеи, составляющие ныне фундамент подобных обвинений. Они ощущали себя подданными империи. Гнедич, шестнадцати лет покинувший родную Полтавщину, чтобы, как утверждают, никогда больше туда не вернуться, не понял бы, почему в том же не обвиняют Ломоносова, ни разу не навестившего свои Холмогоры. Как человек просвещенный, Гнедич мог вспомнить и такой аргумент: Андрей Боголюбский в XII веке и митрополит Максим в XIII, переселяясь из Киева в Суздаль, не считали, будто переезжают в другую страну. И был бы прав. Украинцы, о которых я говорю, не были отступниками, не будем их обвинять напрасно. Они считали себя русскими из Малороссии. В их время украинское сознание еще не пробудилось настолько, чтобы они подчеркнуто считали себя украинцами в России.