Укромный уголок

Примечательно, однако, было то, что Нина почти не говорила о муже. Упоминала о нем лишь к слову, когда с ними была Аврелия, — к примеру, если речь заходила о какой-то еде, которая ему нравилась, или о игрушке, которую он купил для дочери. Эмили полагала, что таким образом Нина продолжает оберегать свое частное пространство. Должно быть, супругам Денни трудно было жить в разлуке, но деньги, на которые все это построено, взялись не из воздуха — Скотт не заработал бы их, сидя в шезлонге на берегу океана.

Хорошо, что у Аврелии такая чудесная мать, посвящающая в буквальном смысле каждую минуту своего времени заботам о дочери. Внимание Нины было настолько сосредоточено на ребенке, будто она участвовала в Олимпийских играх на звание чемпиона среди родителей. Она обеспечивала девочку абсолютно всем: игрушками, одеждой, правильным питанием и дошкольным образованием (Эмили на их занятия не допускалась, но художественная студия, которая, похоже, служила еще и классной комнатой, была набита учебниками и оборудована самой современной техникой). И это уж не говоря о неусыпном попечении Нины о здоровье Аврелии. Кому-то ее опека могла бы даже показаться чрезмерной — Эмили пару раз приходило в голову словосочетание «сумасшедшая мать», — но как быть, если у ребенка такие медицинские показания, что нельзя ни на минуту отлучиться?

Нина рассказала пару леденящих душу историй о том, как она пробовала предоставить дочь на время самой себе. Поначалу все шло замечательно, но потом у Аврелии на руках стирался защитный слой крема, или она, разгорячившись от беготни, снимала длинную куртку, а то вдруг закатывала рукава, копаясь в песке, и через пять минут все ее тело покрывалось волдырями. В результате ей приходилось много дней соблюдать постельный режим. Так что оно того не стоило.

Кроме того, у Аврелии случались приступы бешенства. Нина говорила, девочке сложно изъясняться (по мнению Эмили, это еще было слабо сказано — девочка вообще никогда не разговаривала), и она выходила из себя по пустякам — когда нужно было выбрать десерт, например, или понять правила новой игры. О том, чтобы съездить куда-нибудь всем вместе пообедать, не могло быть и речи, о чем Эмили ужасно сожалела, но она понимала Нину. За последние несколько дней Аврелия четыре раза устроила истерику по самым незначительным поводам.

Учитывая все это, Эмили уже не удивлялась, если Нина вела себя немного нервно, и ей очень хотелось утешить новую подругу, рассказав ей о собственном детстве. Эмили тоже когда-то снились кошмары, и у нее случались панические атаки. «Не переживай, — хотелось ей сказать Нине, — твоя дочь не исключение, такое со всеми детишками бывает». Но она не могла подобрать правильных слов — в отличие от Нины, которая всегда знала, что сказать в нужный момент. Нина не только прекрасно разбиралась в собственных чувствах, но и умела о них говорить, делилась своими переживаниями по поводу того, какое это тяжелое бремя — быть матерью, рассказывала о постоянном страхе сделать что-нибудь не так и о возникающем иногда желании, чтобы все это прекратилось. Ее рассказы о своих тревогах и о том, как она с ними справляется, звучали почти поэтически — Нина старалась избегать перемен, держаться в стороне от бурлящей суматохи мира, отрешиться от новостей, отказаться от интернета и смартфонов с их бесчисленными бесполезными приложениями; она стремилась сохранять здравый рассудок и изгнать из своей жизни все, в чем не испытывала острой необходимости (Эмили отметила для себя, что в список ненужного у Нины не входят материальные блага, поскольку вещей в двух особняках было в избытке). В завершение Нина признавалась, что у нее не всегда получается все делать правильно, но она, по крайней мере, очень старается.

В семье Эмили все было совсем не так. У Праудманов существовала традиция попросту не замечать проблемы и держать собственные тревоги при себе. А когда проблема вдруг вырывалась из-под спуда и вырастала у них перед носом, они вели себя глупо и недостойно. Джулиет была особенно сильна в отрицании очевидного. «Я уверена, всё образуется», — говорила она. Или: «Постарайся не обращать на это внимания», или: «Не переживай, не думай о плохом, всегда нужно мыслить позитивно!» В такие минуты у Эмили возникало желание чем-нибудь в нее швырнуть. Почему нельзя признать, что дела идут дерьмово? Джулиет хотелось, чтобы окружающие верили, будто она всегда счастлива. Но Эмили было не обмануть — улыбка приемной матери казалась фальшивой.

Раздался раскат грома, и Эмили вздрогнула. Она только сейчас обнаружила, что простояла перед гостиным домом в глубокой задумчивости довольно долго — одежда насквозь промокла от дождя.