Укромный уголок

А потом Скотт увидел людей за деревьями и похолодел. Кто это такие? Как они сюда попали? Он смотрел, как Нина по-спринтерски мчится к ним, пронзительно крича, как ее догоняет Эмили с полурастерянным-полуиспуганным выражением лица, и пришел к выводу, что лучше не вмешиваться — он все равно ничего не сможет сделать, надо просто подождать. Поэтому Скотт сгреб Аврелию в охапку и вместе с ней присел за кустами, мысленно призывая Нину образумиться, пока все не испортила. Он крепко сжал губы и постарался не шевелиться. Аврелия, к счастью, последовала его примеру — села рядышком на траву, прижав локти к подтянутым к подбородку коленям и накрыв ладошками голову. Он положил руку ей на спину.

Лишь когда заблудшее стадо туристов благополучно убралось восвояси, Скотт выпрямился и вышел из своего укрытия, подталкивая перед собой Аврелию. Он знал, что выглядит странно (чувствовал, как горят на лице красные полосы), но ничего не оставалось, как прикинуться идиотом — мол, какие царапины? Что-что? Футболка порвана? Кровь на губе? Да ну?

Однако Нина на него даже не обратила внимания — сразу ринулась к Аврелии, подхватила ее на руки, не останавливаясь, и устремилась к дому.

Эмили выглядела такой перепуганной, что Скотту сразу захотелось обнять ее и погладить по голове, но вместо этого он принялся на ходу сочинять глупую историю о том, как ему взбрело в голову продраться сквозь живую изгородь во время игры в прятки с дочерью.

— Только посмотри на меня, — вздыхал он. — Проклятые колючки. Они острее, чем я думал.

Можно было поспорить, что это звучит неубедительно, но у него уже не осталось сил придумать что-то еще. Он извинился и пошел в дом искать Нину.

На втором этаже в коридоре были слышны звуки диснеевского мультика — они доносились из-за двери в ванную, мешаясь с плеском и бульканьем. Скотт открыл дверь и обнаружил Аврелию, сидевшую в ванне, наполненной пеной. Рядом с ней на стуле стоял включенный айпад.

Нину он нашел в спальне. Ее точеный силуэт вырисовывался на фоне окна.

— Прости, — прошептала она, не оборачиваясь.

Скотт осторожно прикрыл за собой створку.

— Ничего, ты ведь не могла…

— Прекрати, — сказала Нина. Она кусала ногти, и каждый раз, когда ее зубы сжимались, раздавался тихий щелчок.

Скотт молча ждал.

Когда она наконец обернулась, ее лицо было пепельно-серым.

— Ты ей нравишься.

— Что?..

— Ты нравишься Эмили. — Голос у жены был ровный, взгляд — ледяной. — Можешь переспать с ней, если хочешь. Если это поможет.

В открытое окно влетел ветер, взметнул занавески, и на мгновение показалось, что Нина исчезла без следа в тумане.

Скотт ничего не сказал. Дрожь охватила все его тело. Он представил себя Орфеем, выходящим из царства мертвых. Орфеем, который обернулся лишь для того, чтобы увидеть, как Эвридика, замерцав, рассеивается в воздухе, как пыль на ветру.

Я сижу одна в неизменном полумраке-полусвете. Ничто здесь не дает представления о течении времени, ничто, кроме отдаленного скрипа каталок в коридоре. Мне кажется, сейчас должен быть вечер. Моя девочка спит, но это не ориентир. Она спит уже несколько дней.

Муж ушел прогуляться. Сказал, ему нужно подышать свежим воздухом. В палате дышать нечем — воздух спертый. Не представляю, куда он пошел. Я даже не помню, что за стенами больницы. Вообще ничего не помню. Я отказываюсь думать о чем-либо, кроме плавного движения ее грудной клетки, которая поднимается и опускается. Вверх. Вниз. Вверх. Вниз.

А о чем думает она? Моя девочка боится? Она слышит хоть что-нибудь? Знает ли она, что я здесь, рядом с ней, что я покидаю ее лишь на несколько лихорадочных минут, которые нужны, чтобы добежать до туалета и обратно?

Да, она знает. Конечно же, знает.

Недавно приходила врач. «Мне жаль, — сказала она, печально глядя в сторону, — ее организм не реагирует на антибиотики в той степени, на которую мы рассчитывали». Она говорила что-то еще. Что-то уклончивое, бессмысленное, бесполезное. Но одно слово мне запомнилось.