Укромный уголок

Теперь, когда Эмили тысячу раз прокрутила в голове сцену с поцелуем, это все меньше походило на поцелуй и все больше на недоразумение. Она уже удивлялась, как могла вообразить себе бог знает что на пустом месте. Скотт тогда был пьян и еле держался на ногах. Он пошатнулся, упал и ткнулся в нее лицом. А она после того вечера приписала случайному эпизоду романтический смысл и превратила его в своей голове в сцену из «Грозового перевала». Придала слишком важное значение прикосновению губ Скотта и совершенно забыла об ожогах у него на руках. Запомнила его возбуждение и проигнорировала его страх. И старалась не думать о том, как оттолкнула его — даже отбросила — на землю. Все это окончательно стало ясно Эмили пару дней назад, и она уже не видела в том инциденте на закате ничего романтического.

После стольких размышлений девушка пришла к выводу, что будет лучше выкинуть весь уик-энд со Скоттом из памяти. Искать там скрытые смыслы бесполезно, к тому же у нее от этого начинает болеть голова. Так что она простила себя, простила Скотта и даже простила Нину за то, что та напугала бедных французских туристов, — простила и забыла, поскольку было очевидно, что и супруги Денни, и она сама были слишком взбудоражены, вымотаны и чересчур много пили два дня подряд. Эмили велела себе успокоиться и жить дальше.

Но это оказалось на так-то просто. Во-первых, у нее случилась еще одна паническая атака — вторая за три месяца, — и этот факт вызывал тревогу. Когда пьяный Скотт, потеряв равновесие, упал на нее, Эмили накрыла та же волна черного ужаса, что и в тот день, когда она чуть не попала под автобус в Лондоне. До этого ничего подобного с ней не происходило много лет, но она знала — это был тот самый страх, что мучил ее в детстве, когда она была уверена, что в ней есть что-то дурное, испорченное — частица зла. После нескольких лет терапии доктор Форте заявила, что теперь Эмили психически и эмоционально здорова, но девушка знала, что та частица никуда не делась, она осталась на месте, просто затаилась. А теперь, похоже, все вернулось.

Во-вторых, Эмили не могла избавиться от подозрения, что в «Керенсии» происходит нечто такое, о чем ее не ставят в известность. Прежде всего странным казалось поведение Нины. «Не суди ее слишком строго», — сказал Скотт в машине, но Эмили и не собиралась. Она просто не понимала, что творится с Ниной. Конечно, Нина — сверхзаботливая мать. И это, конечно, хорошо, но никак не объясняет ее реакцию на появление туристов. А теперь еще выяснилось, что она была не вполне честна, когда рассказывала о своем детстве, хотя Эмили, со своей стороны, в этом вопросе была с ней предельно откровенна, и ложь Нины казалась ей обидной. Океан, большие особняки, барбекю… Что из этого правда? И что имел в виду Скотт, сказав, что у Нины было трудное детство?

Помимо этого вызывал настороженность шкаф в ванной, набитый медикаментами. Эмили часто задумывалась о недуге Аврелии, потому что не видела никаких его проявлений — ни обмороков, ни приступов рвоты, ни нарушения координации движений. Она говорила себе, что это еще ничего не значит — Нина внимательно следит за тем, чтобы дочь принимала лекарства, и эти лекарства эффективно действуют. А аллергия на солнечный свет, возможно, дает о себе знать лишь в определенное время года. Однако, наблюдая, как Нина самозабвенно намазывает дочь толстым слоем солнцезащитного крема каждое утро и пичкает ее горстями таблеток, Эмили чувствовала, что неприятные подозрения всё укрепляются.

И наконец, третий и самый важный повод для беспокойства: девушка боялась, что ее угораздило влюбиться. С точностью она бы это утверждать не стала, но все признаки были налицо. Скудный предыдущий опыт подсказывал ей, что влюбленность — это горячка (ставим галочку), радость (галочка), желание (галочка) и мучение (галочка); кроме того, это потеря аппетита и эротические сны (галочка и — о да! — галочка). Все это тревожило Эмили тем сильнее, что поцелуй на площадке для любования закатом мог оказаться и вполне преднамеренным, как бы она себя ни убеждала в обратном. Что, если Скотт пошел туда за ней специально, потому что она ему тоже небезразлична? И что могло между ними произойти, если бы она тогда его не оттолкнула? Он бы упал на нее, прижав всем весом к земле, и гладил бы ладонями ее тело, а потом, наверное, задрал бы платье и…

«Нет-нет-нет, — приказала себе Эмили, — только не начинай все заново». Нет, она не могла влюбиться в Скотта, потому что это было неприемлемо и отвратительно. Пятьдесят оттенков стыда.

Если бы тут ловился сигнал сотовой связи, она бы залезла в интернет, чтобы отвлечься наконец от всех этих мыслей, и сейчас с удовольствием убила бы несколько часов, листая Инстаграм. Может, стоит еще раз спросить Нину о вай-фае? Но затем Эмили сказала себе, что, дорвавшись до интернета, она наверняка весь день будет искать там только информацию о Скотте Денни, так что это плохая идея.