Улан Далай

Вчера, прощаясь, Очир заметил как бы между прочим, что в царской армии к жизни солдата, а уж тем более казака, относились куда бережливее и распоряжались разумнее, и победить немецкие войска с их самой современной техникой «тремя ржавыми шашками да при таком расточительном командовании» не выйдет. Позиция пораженченская, что и говорить. И надежда у Чагдара была теперь только на клятву, которую Очир невольно зачитал в присутствии отца. Но если выросший уже при Советах Дорджи Арбаков дезертировал, а скорее всего, и перешел к немцам, не побоявшись опозорить старшего брата, то старой закалки Очир, к тому же давно недовольный властью, тем более может решиться на подобный шаг. Да, буддистскую свастику фашисты развернули в обратную сторону – но большевики вообще уничтожили все, что у калмыков было связано с древней верой…

Когда Чагдар выскочил из-под прикрытия лесополосы на северную окраину Ажинова, на восточной бахнул мощный взрыв, деревянная мельница подпрыгнула, разделилась в воздухе на бревнышки-спички и посыпалась вниз. Неужели накрыло всю артиллерийскую группу? Тучи пыли, дыма и копоти не давали разглядеть. Впереди видна была только бурка Раабя, рвавшегося прямо к эпицентру взрыва.

Чагдар направил коня к штабу. Во дворе стояли три грузовика-полуторки, санитары и штабисты укладывали раненых. Распоряжался погрузкой лично военком Заярный.

– Товарищ военком! – Боец, черный от сажи словно кочегар, подбежал к Заярному. – От хутора Калинин движутся восемнадцать танков и мотопехота!

– Подпустить на пятьсот метров – и ураганный огонь!

Своей очереди доложить уже дожидался начальник связи штаба Киреев:

– Товарищ военком! Наблюдатель с колокольни сообщает: от Карповки по полю идут танки, самоходные пушки, густые цепи автоматчиков.

– Командиру батареи выпустить по полю оставшиеся термитные заряды!

Значит, «катюши» здесь, еще продержимся!

– Товарищ военком! – очередь дошла и до Чагдара. – Разрешите доложить! Вернулся из штаба корпуса. Приказ об отступлении передал завкому Хомутникову в Карповке. Он направил меня сюда с заданием вывезти знамена.

– Сразу, как только отправим раненых. Помогайте!

– Эй, сержант! – окликнул Чагдара военфельдшер Майоров. – Брат твой тут!

Очир лежал под самой стеной, закутанный в плащ-палатку. Казацкие усы его были опалены, ободранная щека кровоточила. Глаза смотрели в небо, но ничего не видели.

– Ахэ! – громко позвал его по-калмыцки Чагдар. Очир даже не повернул головы.

– Контузия! – объяснил военфельдшер. – Снаряд прямо в капонир попал. Лошади – в клочья. А брату твоему повезло – свечкой взлетел и на грунт бухнулся. Не видит, не слышит, но, может, отойдет через пару недель.

Чагдар молча сжал руку Очира, почувствовал в ответ слабое пожатие.

– Хорошо, что живой… – заплетающимся языком проговорил Очир.

Хорошо, что судьба так распорядилась, подумал Чагдар. И живой, и не предатель. Никуда он теперь не убежит, не опозорит фамилию.

– Ну что, поднимаем, понесли! – скомандовал Майоров и взялся за нижний край плащ-палатки. Чагдар аккуратно – за верхний. Погрузили.

С лязгом закрыли задний борт, перетруженный мотор затарахтел, грузовик рванул прочь в южном, единственно свободном от противника направлении. За ним двинулся второй. Белой дороги, мысленно пожелал брату Чагдар. Белой… Дорога будет пыльная, ухабистая, забитая отступающими войсками, беженцами, скотом. Да ничего, лишь бы не бомбили. Чагдар засунул руку в карман, погладил амулет. Лишь бы не бомбили.

Пиу-пиу – раздались торжествующие аккорды «сталинского органа», как фашисты называли ракетную установку. И это были самые желанные в тот момент звуки. «Катюша» – единственно достойный ответ массированному натиску противника, ракеты при взрыве поджигали все вокруг на сотни метров.

В нос ударил запах печеного хлеба. Это горели пшеничные поля. Поля было жалко. Столько труда погибало, столько еды! Жаль было и зернохранилищ, которые подожгли при отступлении на правом берегу. Бабы рыдали в голос, глядя на пожарище – сколько горбатились, «лучче бы пашеничку по людям роздали».

С черным, как его бурка, лицом, подъехал к штабу Раабь. Пахло от него паленой шерстью. Живой!

– Товарищ военком, атака противника со стороны Калинина захлебнулась. У нас из восьми минометов остался один. Пушка тоже одна. Четыре бойца.

– Грузите срочно штаб! – распорядился Заярный. – Сейчас осмотрюсь с колокольни.