Улан Далай

Приемная Джа-ламы впечатляла. На полу лежали узорчатые сине-белые ковры: лотосы, персики, горы, драконы – кощунственным казалось наступать на них. Напротив входа стояло большое резное кресло с приступочкой для ног. На удалении от него были расставлены складные кожаные стулья для гостей, значительно более низкие, чем хозяйское кресло. Вдоль стен выстроились в ряд сундуки разных размеров и окрасок. Большие застекленные окна, выходившие на восток и запад, давали вдоволь света, и солнце многократно отражалось в развешанных в простенках отполированных мечах, саблях, палашах, тесаках и топориках самых причудливых форм. К своей радости, Чагдар увидел оголенную казачью шашку, висевшую между окнами, – высоковато, но, если вскочить на сундук, легко сдернуть с гвоздя.

Дугэр, Нанзад и Чагдар остановились у самой двери, тесня друг друга, не наступая без приглашения на ковер. Собака прошла меж их ног, обнюхала каждого и легла посреди комнаты, мордой к пришельцам. Чагдару вдруг почудилось, что это Джа-лама, которому молва приписывает магические способности, обратился в собаку.

Гости молчали, переминаясь с ноги на ногу. Телохранители, закрыв изнутри дверь, застыли, подперев спинами косяки слева и справа. Чагдар подумал, как жалко выглядят они в глазах собаки: пятерка людей, сбившихся в кучку в просторной и пустой зале.

Дверь, которой не было заметно за вышитым полотном, отворилась внезапно и бесшумно. Из-за кресла появился хозяин города. Властность – вот первое, что отметил Чагдар. Синий шелковый халат с волнистым краем, отороченный меховой каймою, запахивающийся не сбоку, как у монголов, а спереди, отливал радугой под солнечными лучами, падавшими из окон. Украшенные золотой тесьмой ниже локтя рукава увеличивали толщину рук. Узорчатый парчовый пояс напоминал патронташ. Под мышкой прилажена кобура с пистолетом, на поясе в искусно инкрустированном чехле – нож. На голове Джа-ламы красовалась монгольская шапка с конусом, увенчанная золотым очиром – символом верховной власти.

Чагдар не мог смотреть Джа-ламе прямо в лицо – это было бы верхом наглости и попрания обычаев, и потому склонил голову и лишь на мгновение поднял глаза. Лицо Джа-ламы показалось ему грубо вылепленным, солнечный луч высвечивал перебитый нос – этого не было видно на фотографиях. Чагдар зацепился за этот изъян как за спасительную соломинку: значит, перед Чагдаром – обычный человек, такой же смертный, как все, и, если кто-то сумел перебить ему нос, он, Чагдар, сможет перерубить ему шею.

Джа-лама прошел в середину зала и церемонно поздоровался. Дугэр-бейсе ответил на приветствие. Собака поднялась и потянулась мордой к хозяину. Джа-лама потрепал собаку по холке, указал гостям на стулья, а сам направился к креслу. Собака за ним.

На ватных ногах Чагдар двинулся по коврам – и понял, что дальше этого напряжения не выдержит. Он рухнул посреди залы на колени и выкрикнул:

– Ваше высокопреосвященство, дальше ноги мои не идут. Трепещет моя душа при встрече с вами. Благословите!

Не поднимая головы, Чагдар видел приближающиеся ноги в хорошо пошитых хромовых сапогах. Джа-лама простер над ним руки и принялся читать молитву.

Едва молитва смолкла, Чагдар, все так же склонившись, поднял над головой руки и преподнес Джа-ламе шкатулку.

Пару секунд тот возился, открывая замок. Потом Чагдар услышал то ли вскрик, то ли рык.

Он поднял голову. Монголы одной рукой держали Джа-ламу за запястья, в другой у них уже были пистолеты. Еще мгновение – и Нанзад-батор, приставив браунинг к шее Джа-ламы, спустил курок, а Дугэр-бейсе, обернувшись, выстрелил в охранника. Чагдар бросил шкатулку и кинулся к простенку меж окнами, вспрыгнул на сундук и сорвал шашку…

В следующий момент на правой руке, впившись в запястье, повисла собака. Но тот самый кожаный наплыв рукава на тыльной стороне ладони, что мог помешать ему в рубке, спас кисть Чагдара. Перехватив шашку в левую руку, он рубанул пса по хребту, челюсти разжались, и рыжая собака повалилась на бело-голубой ковер, рассыпая вокруг багровые ягоды крови. Не чувствуя боли, Чагдар подлетел к упавшему Джа-ламе и, размахнувшись, отсек обнажившуюся при падении седую голову, порезав и синего дракона на китайском ковре.

Чагдар оглянулся на дверь. Краем глаза он видел, что второй телохранитель успел выскочить из залы, и сейчас ждал, что в дверь ворвется вся охрана. Но в открытой двери никого не было.

Нанзад-батор выбросил во двор отрубленную голову.

– Теперь никто не посмеет поднять на нас руку. Мы убили Бессмертного! Значит, за нами небесные силы! – кричал он.

– Ты сильный шаман, калмык! И рубить с двух рук умеешь, – Дугэр-бейсе поднял рукав у скрючившегося от боли Чагдара. – Про собаку мы никому не скажем, кто ее убил. Похороним на чистой земле с почестями. Пусть в будущей жизни переродится человеком. Она это заслужила.

Глава 11 Апрель 1923 года