Улан Далай

Чуф-чуф-чуф – надсаживался тягловый паровоз, преодолевая Уральский хребет. За неделю, прошедшую с посадки в дипломатический вагон в Верхнеудинске, Чагдар уже свыкся с красивой жизнью. С размаху ставил стакан в тяжелом подстаканнике с царскими орлами на столик с накрахмаленной белой скатертью. Небрежно задвигал скользкие шелковые занавески на окнах, если в глаза слепило весеннее солнце. И с таким удовольствием посещал отхожее место – за узкой дверцей находились две разрисованные синими цветами белые чаши: одна для мытья рук и лица, а другая… Казалось кощунством совершать туда отправления, и Чагдар поначалу ждал остановок, чтобы посетить станционную уборную. Но видя, что его попутчики – дипкурьеры Иван Семенович и Павел Игнатьевич – подолгу запираются в туалете с газетой, тоже осмелел. Тем более что проводник Степаныч утром и вечером приходил наводить там «санитарный порядок».

Высоко оценило руководство вклад Чагдара в дело монгольской революции – ему выдали восемь червонцев царской чеканки, наградили именным револьвером и отправили обратно в дипломатическом вагоне. Трудно пока обходиться Чагдару только левой рукой. Рубить шашкой он с детства учился с двух рук, а вот писать – нет. И буквы выходят вкривь и вкось. Выглядит правая целой, но пальцы не слушаются. Следы от собачьих зубов на запястье – темной подковой. Доктор в Урге посмотрел, сказал, что, может, со временем рука восстановится, а может, и нет. Надо упражнять. Вот Чагдар и упражняет.

Попутчики, видя его затруднения, стараются помочь: тюфяк на ночь на полу раскатать – его третьим в купе подселили, а мест спальных всего два, кипятку из чайника налить, консерву ножом открыть. Вообще, это нарушение – чтобы посторонний человек находился в купе, где везут секретные документы межгосударственной важности. Но Чагдар тоже возвращается с секретной миссии под чужим именем, которое, впрочем, ему очень нравится: Улан Уланов – дважды красный. И в подкладку шинели в одну полу зашиты червонцы, а в другую – донесение Канукова, которое Чагдар должен передать в Москве в канцелярию Наркомата иностранных дел. С шинелью он не расстается: если не на нем, то в скатке под рукой – прямо как портфель с документами у его попутчиков.

Гражданская война вроде закончилась, но в стране беспокойно. Столько демобилизованного народу оказалось не у дел, а оружие сдали не все и не всё. Потому проводник кобуру не снимает, и у каждого в купе под подушкой по пистолету. В этом же вагоне важные монголы едут из Урги, видно, что высокие начальники – в парчовых халатах и с двумя павлиньими перьями на шапках, – так у них и холодное оружие, и огнестрельное за пояс заткнуто. И телохранители при них. Один только ученый профессор Борис Борисович ничего, кроме очков, при себе не имеет.

Чудной человек Борис Борисович: везет из Монголии кучу костей вроде той, что попалась Чагдару в Гоби. Чагдар поинтересовался, что такого особенного в этих костях, так Борис Борисович целую лекцию ему прочитал про динозавров. Удивительно это, конечно, но неужели в такое тяжелое время ученым больше заняться нечем? Лучше бы озаботились, как монголов из дремучей дикости на свет вывести. Как можно строить социализм, если они всё еще верят в бессмертие отдельных людей? Никогда не думал Чагдар, что придется ему видеть засаливание и копчение человеческой головы. А вот пришлось. И все ради того, чтобы доказать, что Джа-лама не бессмертный.

Когда войско Джа-ламы, увидев отрубленную голову предводителя, в ужасе разбежалось, голову засунули в широкогорлую китайскую вазу и засыпали солью. Обезглавленное тело сожгли на площади, потратили еще мешок соли, подсыпая для очищения демонского духа. Голову перевезли в Улясутай, достали из вазы, прокоптили, надели на пику и возили по всему кантону, чтобы народ поверил в кончину Бессмертного. Надо решать вопрос с мозгами живых людей, а не с костями мертвых динозавров – так прямо и сказал Чагдар Борису Борисовичу.

Паровоз выдавил сиплый гудок.

– К Уфе подъезжаем, – выглянув в окно, объявил Павел Игнатьевич.

Павел Игнатьевич из бывших, офицерское звание имел, но не говорит какое. Перешел на сторону революции в 1918-м. Стал красным командиром. Правда, командовал недолго – ногу в бою снарядом оторвало. Теперь на протезе ходит. Дипкурьером быть ему подходяще. Лишний раз на станцию не отлучается. А поезд сам движется, картинка за окном все время меняется. Не скучно.

– Всё, про пирожки с мясом теперь забудь, – строго сказал Иван Семенович Чагдару. – Если не хочешь человечины отведать.

– Человечины? – с оторопью переспросил Чагдар.

– Да, я в прошлом году в Кинеле купил у бабы-разносчицы пирожков. Говорила, что с курой. Я откусил, что-то на зуб попало. Достаю – батюшки, детский ноготь… Ох, и рвало меня тогда, все кишки наизнанку. Оклемался, схватил наган, хотел бабу ту пристрелить, да поезд уже двинулся… С тех пор в дорогу набираю американских консервов, а пирожки на остановках только с картошкой покупаю.

– Так вроде бы голод преодолен, – содрогнувшись, пробормотал Чагдар.