Улан Далай

– Молодой человек! – Павел Игнатьевич обращался к Чагдару только так. – Если в газетах про это писать перестали, это еще не значит, что явление изжито. Просто запретили публикации на эту тему, чтобы не поощрять оскотинивание населения. А вы вроде неглупы, так сличайте то, что читаете в прессе, с тем, что видите вокруг. И делайте свои выводы. Для этого голова мыслящему человеку и дана.

– Но большевикам верь! – перебил его Иван Семенович. – Большевики за простой народ душой болеют и переживают страдания вместе с ним. У товарища Ленина почему так здоровье пошатнулось? Вот поэтому. Надо газеты купить, почитать про его состояние.

В киоске на уфимском вокзале из центральных газет были только «Известия» недельной давности. Общее состояние вождя революции продолжало улучшаться. Температура нормальная, но пульс частит, а дыхание редкое.

– Тревожится сердце Ильича! – отметил Иван Семенович. – Как без него ЦК работает?

– Да, не вовремя вышел он из строя, – подхватил Павел Игнатьевич, – как бы не передрались там без него. Не отклонились от курса… Вы как, молодой человек, относитесь к новой экономической политике?

– Не знаю, – пожал плечами Чагдар. – Я с двадцать первого в Сибири да в Монголии. Но раз партия решила, значит нужная народу политика.

– Ну нет, – возразил Иван Семенович. – Рабочий класс боролся-боролся с буржуями, а они изо всех щелей повылазили и опять наживаются на народе. Вот глядите, – потряс газетой. – ГУМ предлагает к Пасхе куличи и ромовые бабы. А Резинотрест специально к празднику выпускает мячи, клеенки и галоши. Пасха в галошах и с мячом!

– Люди в плену старых обычаев, – согласился Чагдар. – С верой трудно бороться. Вот в Монголии – совсем невозможно. Так они что придумали: в храмах вместо Будды портрет Ленина помещают.

– Ну и что тут удивительного? – Павел Игнатьевич оторвался от газеты. – В России портрет Ленина в красный угол вместо икон вешают. Не может человек жить без поклонения. Столько веков он ходил под богом. А теперь бога убрали – нужен заместитель, пусть и смертный.

Чагдар задумался: чем бы заместить бурханов в голове младшего брата? Чем-нибудь заместит, лишь бы выжил. Из-за конспирации Чагдар не мог писать домой последние полтора года и ничего от родных не получал. Очень надеялся, что отец и Дордже живы. Когда привез домой Дордже после Новороссийска, то не с пустыми руками приехал. Но надолго ли хватило отцу и брату тех запасов?

В прошлом году писали в газетах, что от бескормицы всю скотину в Поволжье и на Дону перерезали и съели. Съели даже кошек с собаками. Поезд идет как раз по тем местам, где голод свирепствовал особо: люди все тощие, как жерди, одни скулы торчат из-под платков и шапок. Беспризорные дети вдоль дороги стайками, грязные, босые, проклюнувшуюся зелень едят. Вчера один такой особливо нахальный умудрился к ним в вагон прошмыгнуть, пока на паровоз уголь грузили. Проводник Степаныч его за шкирку вытащил, так он под вагоном пролез и с другой стороны стал стучать палкой по окнам:

– Граждане, помилосердствуйте, киньте корочку хлебушку-у-у-у…

Когда поезд докатился до Самарской губернии, картинки за окном стали еще мрачнее. Деревья с ободранной корой, сараи без крыш, люди как тени, дети-скелетики, животы разбухли, надетые на голое тело зипуны не сходятся, пупки торчат вперед… По окнам палкой уже никто не стучал – у этих беспризорников не оставалось ни сил, ни нахальства. Чагдар раскатал свой тюфяк и пролежал весь день, закрыв глаза.

В Рязанской области картинка стала выправляться. Появились собаки и крыши на сараях, кое-где светлыми заплатами на фоне серых изб виднелись новые постройки, в полях пахали крестьяне, паслись целые стада коров. На вокзале торговки предлагали кислое молоко и топленое масло.

– Ну вот, мил друг, не везде плохо! – ободрял Чагдара Иван Семенович, макая в граненый стакан со сметаной половинку бублика. – Это ты еще Москву не видал!

Москва Чагдара ошеломила прямо с перрона. Носильщики в белых передниках выстроились у дипломатического вагона: знают, где едет самая денежная публика. Степенно стояли, заложив большие пальцы за лямки передников позади людей в форме ГПУ, молодцеватых, подтянутых, свежевыбритых – как для фотографии. Впереди – человек в шляпе и при галстуке, и хоть в штатском, но видно, что главный. Он встречал монгольских генералов. Монголы в своих пестрых халатах, с перьями на шапках, первыми спустившись на перрон, смотрелись среди мельтешащей серо-черной толпы как диковинные птицы. Приезжие и встречающие, пробегая мимо, тянули шеи, разглядывали монголов, но никто не останавливался. Куда все торопятся?

Дипкурьеров тоже встречали, но не так почетно. Когда носильщики забрали ученый багаж Бориса Борисовича, а толпа схлынула, в вагон прошли двое усталых людей в запыленных сапогах, коротко поздоровались за руку с товарищами.

– Этот молодой человек с нами, – кивнул на Чагдара Иван Семенович.

– Здороваться не может, – объяснил Павел Игнатьевич. – Кисть не работает.