Часам к пяти вечера Линдси свернула на подъездную аллею, в начале которой в качестве ориентира стояло колесо телеги, и покатила к большому белому дому и ещё более внушительному амбару. Когда она выключила двигатель, её окутала полнейшая тишина; никаких звуков, которые обычно бывают на ферме. Погода менялась. Морской бриз срывал с японских берез листья, которые серебрились на обочине, будто блёсны, ожидая, когда их закинут в воду.
Марни встречала Линдси на широком крыльце. Её красота бросалась в глаза даже издалека. Как и сходство с Диной Марлоу. Хотя она была миниатюрнее Дины; намного меньше ростом, чем Линдси себе её представляла. На «Ютубе» и в печатной прессе Марни выглядела сильной и грозной. А на самом деле её рост не превышал ста шестидесяти сантиметров. Освещенные солнцем волосы, собранные сзади под заколку из черепашьего панциря, золотились как ореол. Взгляд синих глаз цвета незабудки, казалось, пронизывал насквозь, но не смущал. Не буравил, а просто старался охватить в мельчайших подробностях то, что представало перед ним.
Линдси представилась. Марни пригласила её в дом и повела в гостиную, которая была в три раза меньше большой залы в особняке Дины. Убрана комната была дорого и со вкусом. Если Марни и Дина соперничали, Линдси затруднилась бы назвать победителя, — пока не заметила над камином шелкографическую копию портрета работы Уорхола.
Значит, первенство принадлежит Марни.
Правда, Линдси не могла определить, кого обессмертил Уорхол: Дину или Марни.
Они были очень похожи.
— Одна из последних работ Энди, — сообщила Марни. — Говорят, он гений. Его ассистент сделал снимок, кто-то перенёс изображение на ткань. Я бы сказала, что он гениально умел продавать себя. А искусство его менее гениально.
Она жестом пригласила Линдси занять серое замшевое кресло в стиле рококо, стоявшее напротив мягкого гарнитура из кремового бархата. Предложила ей лавандовые кексики. Линдси отказалась.
— Да вы попробуйте. Я только утром испекла.
Линдси сдалась.
— Спасибо. Всего одну штучку.
— Это вы пока так говорите, — улыбнулась Марни. — А потом рука сама потянется за вторым. Гарантирую.
— Вы написали потрясающую книгу, — произнесла Линдси, роняя крошки на колени. — Я не могла оторваться.
— Приятно слышать, — отвечала Марни. — Она многим понравилась. Должна была бы стать бестселлером по версии «Нью-Йорк таймс». Они не знали, к какому жанру её причислить — к мемуарам или художественной литературе. У меня всю жизнь так.
— Вы были первооткрывателем, — сказала Линдси.
— Я и теперь первооткрыватель.
— Да, конечно. — Линдси доела кексик и смахнула крошки с колен. — Вкусно.
— Надеюсь, не жалеете, что вняли моему совету?
На самом деле кексик Линдси ужасно не понравился. Он был сухой и на вкус как бабушкин бельевой шкаф.
— Пока нет, — ответила она.
Пора было переходить к делу. Деликатно. С должным почтением.
— Давайте поговорим о Саре Бейкер, — предложила Линдси.
— Я, конечно, подавлена, детектив. Она работала здесь стажером.
— Да, я слышала, — сказала Линдси. — Почему вы нам не позвонили, не сообщили?
— Мне нечего было добавить.
— Понятно. Вы были близки?
— Не особенно. Если я правильно помню, трудилась она усердно. Ей здесь нравилось. Она стремилась достичь совершенства через любовь к природе.
— Она была вашей ученицей, постигала ваше учение?
Марни улыбнулась, словно и не слышала вопроса.
— Многие приезжают сюда именно за этим. Слушают старые компакт-диски с моими лекциями, читают мою книгу. Те, кто приезжают на ферму трудиться, люди более просветлённые, чем женщины, не знакомые с нашим мировоззрением.
— Кто бы мог подумать, — сказала Линдси и добавила про себя: «Какая чушь!».
Лицо Марни посуровело, словно Линдси последние слова произнесла вслух.
— Я не хвастаюсь, детектив. И не преувеличиваю. Просто с опаской отношусь к таким людям, которые, как вы, приезжают сюда, заранее составив предвзятое мнение обо мне, о моих идеях и тех, кто мне дорог.
Линдси была уверена, что лицо её стало пунцовым.
— Прошу прощения, если мои слова показались вам непочтительными. Я не хотела вас обидеть.
Марни смерила её взглядом, обращая внимание на её позу, выражение лица, даже положение рук. Линдси, видимо, все-таки прошла испытание.
— Я чувствую, что вы говорите искренне, — сказала она. — И потому принимаю ваши извинения. — Синие глаза Марни продолжали изучать лицо Линдси, её фигуру. Даже воздух вокруг неё. Словно она запечатлевала в памяти её образ и оценивала по шкале каких-то своих критериев, чтобы решить, как себя с ней вести. — Для меня самое главное в жизни — правда и доверие.
— Для меня тоже.
— Так, вернемся к Саре. — Тон Марни подразумевал: она недовольна тем, что Линдси отклонилась от заданной темы и попусту тратит её время.
— Вернемся, — согласилась Линдси. — У её тети Мэри-Джо, как она говорит, сложилось впечатление, что вы с Сарой были близки.
Марни пожала плечами, отметая это предположение.