Ульфхеднар (СИ)

— Руку к груди не приматывай больше, иначе высохнет. — Под прямым взглядом раганы Сэхунну стало не по себе. — Больно будет, это верно. Но боль перетерпишь, полегчает, да и сила в руке останется. А там… там видно будет, вернут тебе руку или нет. Нянчить вот будешь — руку потеряешь. Запомни. — Рагана по-свойски ухватила волка за загривок и придвинула мордой к руке Сэхунна. — Вот, гляди, мохнатый.

«Мохнатый» кончиком розового языка прошёлся по сморщенной коже на ладони, облизнулся и сел с довольным видом.

— Меч твой теперь. Не смотри на него, как на чужое. — Рагана тронула кончиками пальцев бусы. — Ты выбрал, солнечный, ты выбрал. Ступай. Я устала.

Рагана и впрямь вскоре оставила их, с ней ушёл и волк. В огонь подбросили ещё полешек. На Сэхунна поглядывали со всех сторон — свои и чужие, потому трапеза для него прошла как в тумане. Он держал по левую руку странный меч, водил пальцем по золотому диску с волчьей головой, пытался не замечать взгляды и тщетно отгонял напоминания о том сне с дубом и волком. Не понимал. В этой земле дубы чтили, да и волков — тоже, потому и не мог Сэхунн уразуметь, отчего во сне волк и дуб не ладили. А после и спать было боязно в новом углу да под новой крышей. В новом месте и сны снились новые. Вещие.

Вещими снами Сэхунн сыт был по горло. Даром не надо. Но кто его спрашивал?

Только погасили лучины в доме, как к Сэхунну на лавку запрыгнул волк. Переступил лапами через Сэхунна, отвернувшегося лицом к стене, потоптался на пятачке, задевая то пушистым боком, то роскошным хвостом. Сэхунну пришлось немного выпрямить ноги, чтобы острые колени не мешали волку улечься и прижаться боком к животу Сэхунна. Волк шумно вздохнул, с наглостью лизнул Сэхунна в подбородок, а после — аж в губы, посунулся носом в шею и затих. Отогревал лучше всяких шкур и щекотал кожу под ухом почти невесомыми выдохами.

Полежав немного, Сэхунн зажмурился и с трудом сдвинул покалеченную правую руку, ещё немного и ещё, пока не уронил её на густой мех. Кое-как он согнул пальцы на правой руке, чтобы самыми кончиками ощутить, какой волк пушистый и горячий. Сэхунну плакать хотелось, потому что даже эти ничтожные движения потребовали от него огромных усилий. Рука не слушалась. Всего-то сдвинуть и пальцы согнуть, а Сэхунну казалось, что он грёб на вёслах в шторм полдня, не меньше.

***

Если и снились Сэхунну вещие сны на новом месте, то к ранку они все и сплыли, памяти о себе не оставив. По привычке хотел Сэхунн правую руку к груди примотать, но сонно зевающий на лавке волк приметил это дело и уволок повязки. На «шкуру подлую» и ухом не повёл. Вертелся рядом, пока Сэхунн умывался и думал, что с рукой делать. Рука висела плетью, не слушалась, а на многие движения в ответ наказывала болью. Ещё и волк добавлял Сэхунну мук, мешая делать всё левой рукой. Но правой у Сэхунна и при желании ничего не выходило. Даже и соломинку не удержать в непослушных пальцах.

Когда в путь двинулись, волк пропал. Сэхунн сторожко озирался, пытался выглядеть волка в кустах или за могучими дубовыми стволами, да куда там. Хирдманы помалкивали, хотя все видели, как Сэхунн проснулся с волком на одной лавке. Да и меч дарёный был на глазах, замотанный в шкуру и прикреплённый с левой стороны к конской упряжи. Длинная рукоять бесстыже торчала и цепляла на себя шепотки да пересуды. Дескать, кто такими мечами сражается — ими только палочки строгать и из дерева зверушек для детей малых вырезать.

Сэхунн молчал, поджимал губы и старался не слушать обидные речи. Не пристало воину из-за пустяков яриться.

Гинтас всё так же ехал рядом, подставлял лицо солнечным лучам и довольно жмурился, потом объяснял Сэхунну знаками, сколько ехать надо. Сэхунн обмирал весь, потому что ноги ныли. Ещё и не отошли толком от недавней поездки, а тут ещё почти столько же ехать — никаких ног не напасёшься. Лошади вели себя смирно, слушались, но верховая езда всё больше напоминала Сэхунну изощрённую пытку. Гинтас утешал как мог и обещал, что Сэхунну потом это даже будет нравиться. Враль белобрысый.

Город на берегу реки они увидели ближе к вечеру — с холма. Турин коня придержал, позволяя им осмотреть укреплённые высокие стены. Городом это только местные и могли назвать, а на деле никакой это был не город, а застава. Уж Сэхунн в городах разбирался. А тут перед ними красовалась крепость: удобное расположение, стены опять же, внутри тысячи три воинов, видно дороги на суше и реку, мимо незаметно не пройти, а защищать легко, как и нападать. Местный люд подходил к стенам — прямо у стен и вели торговлю под полотняными навесами, а к заходу солнца навесы убирали да расходились. И ворота замковые такие, что не вдруг и придумаешь, как их пройти.

Сейчас ворота были распахнуты, но даже издали Сэхунн видел крепкую решётку, выкованную на совесть. К востоку от крепости, на другом холме, высилась гора сучьев подле била, что тускло поблёскивало в лучах солнца. Наверняка где-то там в ветках деревьев пряталась «птичка» с зоркими глазами, а то и не одна «птичка».