Ульфхеднар (СИ)

— Есть то, что предначертано, юный штурман. Как те капли морской соли, что оставлены на лице твоём. — Рагана невесомо коснулась кончиками пальцев скулы Сэхунна. И говорила она чисто на его языке, словно прожила в самом Халогалане всю жизнь. — Теперь же ты пришёл туда, куда должен был прийти. Тот ты или нет, мне неведомо. Но ты один из тех, кого я видела прежде в отражениях сна. Твой народ верит, что Великий давно сплёл нить каждой жизни. Мой народ верит, что свою нить каждый плетёт сам. Ты мог дойти сюда, а мог и не дойти. Ты мог заплатить жизнью или рукой. Куда идти и чем платить, выбирал ты сам. Теперь ты снова должен выбрать. Сам. Потому выбирай. Сплети нить своей жизни собственной рукой — это величайшая милость, дарованная каждому человеку.

Рагана отступила на шаг от Сэхунна и с лёгким усилием переломила дощечку с рунами. Резко развернувшись, подошла к огню и бросила в него обломки. Смарагд она спрятала в кошель на поясе и снова развернулась. Долго смотрела на Сэхунна, после повела рукой в сторону лавки со свёртками.

— Выбирай сам, солнечный. Помни лишь — выбрать ты можешь только раз. — Вот теперь её голос заполнил всё под сводом, заставил вздрогнуть всех. — Но берегись, воин. Твой выбор может стоить дорого тебе. Прислушайся к себе и следуй за своей волей. Выбирай.

Волк бесшумно прыгнул к рагане и замер у её ноги — тоже глядел на Сэхунна и ждал. Отец и хирдманы с недоумением переглядывались и косились на Турина вопросительно, но Турин молчал, держась обеими руками за воинский пояс.

Сэхунн неловко повернулся к лавке и глупо уставился на меховые свёртки. Что там пряталось под кусками шкур, Сэхунн знать не знал. И не понимал, зачем ему выбирать что-то неведомое. Почему не мог выбрать кто-то другой? Он же чужак, а все вокруг — местные — смотрели и ждали.

— Себя слушай, воин, — будто вплывал в самые уши шёпот раганы, хотя Сэхунн мог поклясться на молоте Тора — рагана стояла у огня с плотно сжатыми губами. Зеленью поблёскивали глаза волка, что оставался подле раганы. А Сэхунн опять глазел на свёртки и пытался угадать, что же внутри.

Мех свернули свободно, поэтому под ним могло прятаться что угодно от палки до короткой доски. А ещё у Сэхунна жалобно ныли и болели ноги, да покалеченную руку слегка дёргало.

Он тяжко вздохнул, обвёл взглядом свёртки заново. Часть из них укутали в мех пятнистый, часть — в бурый, но волчьего меха не было. Куски меха наперво казались одинаковыми, да и разложили их ровно. Сэхунн прошёлся вдоль лавки в одну сторону, потом в другую, остановился на том же месте — посерёдке. За спиной назойливо потрескивали поленья в огне, а все молчали.

Сэхунн снова вздохнул, придвинулся к лавке ближе. Тени и отблески от огня забавными пятнами скользили по дереву и меху. Сэхунн так загляделся, что одна из теней примерещилась ему волком. Он потянулся к ней левой рукой и уронил ладонь в густой мех, сжал пальцами невольно, потянул. Мех сдвинулся, показав тёмную рукоять. Затаив дыхание, Сэхунн сдёрнул мех совсем и уставился на странный меч: клинок заточили только с одной стороны, зато остриё сделали необычно острым, словно собирались мечом не только рубить, но и колоть. В Халогалане мечи затачивали с двух сторон, а кончик оставляли закруглённым.

Медленно, словно во сне, Сэхунн тронул рукоять пальцами, сжал. Подняв меч перед собой, разглядывал узор, впитанный в металл. Меч был легче родного, заточен острее, рукоять же у него была такая, что и одной рукой можно ухватить, и двумя. А ещё от гарды поверх клинка приладили широкую полосу стали. С одной стороны на этой полосе золотился диск с волчьей головой. Вместо глаз волку поставили смарагды. Диск гляделся на мече чужим, не к месту, но когда Сэхунн повернул меч немного, то убедился, что диск в полосе металла как будто «утопили». К месту или нет, а диск явно вплавили с умыслом.

Сэхунн медленно повернулся к рагане с мечом в руке. Что делать дальше, он уж точно не знал.

— Ты выбрал, — только и сказала рагана, резким движением откинула полу плаща, вернулась на прежнее место и села, жестом велела Сэхунну приблизиться. — Меч твой теперь, не держи его так, словно он тебя укусить хочет. Сядь.

Сэхунн помедлил, оглянулся на отца, но всё же сел на медвежью шкуру подле раганы. Она же, не спросясь, принялась разматывать его правую руку. Волк тоже посунулся любопытно к покалеченной руке и получил по ушам маленькой ладошкой.

— Не лезь, лагодник*.

Волк прижал уши и тихо зарычал, но не мешал больше.

Сэхунн поморщился, когда выпрямлял руку. Уже привык, что рука удобно сложена и прижата к груди, иное положение будило боль. Рагана же безжалостно ощупала неожиданно сильными пальцами кисть, запястье, промяла предплечье и локоть. Дальше Сэхунн едва не застонал, но смог совладать с собой, хотя в уголках глаз стало мокро.