Ульфхеднар (СИ)

— Косю, — певуче позвали у Сэхунна за спиной. Это подобрался ближе пепельноволосый молодой воин, вертлявый и гибкий, как лоза. Он ещё сказал что-то, но Сэхунн не понял. Тогда воин шагнул вплотную, погладил коня, а затем поймал Сэхунна за левую руку и положил сэхуннову ладонь на кожаную петлю слева, заставил крепко сжать пальцами, добродушно кивнул. Тогда Сэхунн додумался и ловко просунул ступню в жёсткую петлю у бока, вскинулся, цепляясь левой рукой за упряжь, и уселся на спине коня. Пепельноволосый воин одобрительно улыбнулся, легонько похлопал коня по крепкой шее и отступил.

После, уже в полёте стрелы от заводи, вертлявый воин догнал Сэхунна и поехал рядом. Сначала рысили молча. Сэхунн то и дело поглядывал на то ли венда, то ли местного лива или ещё какого жемайта. Тот непрестанно вертелся и крутился в седле, успевал всюду и всё оглядеть, улыбался порой, когда ловил на себе взоры Сэхунна, а затем шутливо хлопнул Сэхунна по плечу.

— Гинтас. — Он ткнул себя большим пальцем в грудь и повёл рукой к Сэхунну. Поразмыслив, Сэхунн назвал своё имя.

Гинтас северного наречия не разумел, но это его не останавливало. Выразительных жестов хватало, чтобы они с Сэхунном могли друг друга сносно понимать. Так Сэхунн выяснил, что «косю» называли полосатых коней, Гинтас — аук… что-то там, а ещё «юнак», страшненькая дубина с каменными зубьями — «мачуга», где-то впереди был загадочный «знич», а ещё дальше — «цвик» и то ли «вилкас», то ли «вилктак».

Сэхунн мало что понимал, но певучий говор Гинтаса ему нравился, да и ехать так было веселее. Хотя Сэхунн не уставал удивляться пышности вендского края. Обилие зелени, деревьев, красок пьянило. Иногда Сэхунн поглядывал вперёд и подмечал, что отец тоже ведёт беседу с Турином, но с Турином таки было проще — он говорил понятно.

Солнце зависло высоко в пронзительно-синем небе, когда они остановились у родника. Вода била ключом — такая студёная, что зубы ломило, но вкусная.

Гинтас успел затеряться в зелени и вернуться с орехами. Давил скорлупки пальцами и угощал Сэхунна душистыми спелыми ядрами. Сэхунн тоже попытался сжать пальцами орех, но левой руке недоставало силы и умения. Гинтас ободряюще похлопал его по плечу, забрал орех и принялся показывать, как надо нажимать, потом взял в левую руку — получилось тоже так себе, так что посмеялись они вместе над своими потугами.

— К вечеру должны выбраться на хоженый шлях, а там будет сторожевой огонь, — сказал веско Турин. — Как раз распутье пройдём, а оттуда до огня немного. Переночуем, а после к заходу солнца и в Цвик придём.

Дальше ехали уже тише — притомились. Турину и Гинтасу всё ничего, а вот хирдманы к лошадям были не так привычны, как к палубе.

Сэхунн сжимал губы плотно и старался ничем не выдать, как у него ноют бёдра. Как знать, не стёр ли он там себе под портками всё в кровь? Кожу пекло на внутренних сторонах бёдер, да и задница побаливала с непривычки — так долго верхом он ещё не ездил, чтобы весь день с зари до заката. С завистью Сэхунн косился на Гинтаса, который всё так же вертелся, будто его непрестанно кусал рой невидимых пчёл.

Турин всё верно сказал, и незадолго до заката они выехали к распутью. Даже без валуна видно было, что тут сходились хоженые тропы. Вот только на валуне лежал волк. Тот самый. Сэхунн даже испугался, когда в мыслях назвал волка своим.

Волк и ухом не повёл при виде конного отряда — лежал и лежал себе. Зато Турин и Гинтас тотчас велели остановиться резкими жестами. Смотрели они на волка с почтением и ждали чего-то.

Волк лениво поднялся, вызывающе потянулся, выгнув спину, словно хорь, мягко соскочил с валуна и встал на тропу, что убегала правее — к густеющему лесу и холмам, прочь от берега реки. Степенно переставляя лапы, волк прошёл немного по тропе, после обернулся.

Турин и Гинтас обменялись взглядами и жестами велели сворачивать направо. Лейф хёвдинг умело держал лицо строгим и спокойным, ничем не выказывал удивления, но всё же тихо спросил:

— Разве нам не по другой тропе надобно к огню?

— То верно, — прогудел Турин. — Но тут такое дело… Рагана зовёт. А от её приглашения не отказываются.

— Рагана? — Отец бросил короткий взгляд на Сэхунна и натянул повод, удерживая коня на месте.

— Ведьма, — неохотно пояснил Турин и поморщился с лёгкой досадой. — Мы можем поехать, как прежде, коль желаешь, Лейф хёвдинг, но рагана не выпустит нас из леса. Пути не будет. Будем кружить как кутята малые, пока не покаемся и не исполним её волю. Без дела она бы звать не стала, а раз зовёт… видно, ей есть что тебе сказать.

— Не вышло бы дурного, — с сомнением протянул Лейф и коснулся пальцами серебряного молоточка Тора, что носил на шее. — Встречи с троллихами редко бывают удачливыми.

В трусости Лейфа никто не упрекнул бы — разумный человек не станет доброй волей искать встречи с ведьмой, даже если жизнь уже не мила.

— Она не троллиха, — развеселился Турин. — Она… как это по-вашему… мудрая вёльва*. Гневить её не след, то правда, но зла ради зла она не творит. Так что решишь, хёвдинг?