Улисс

– Отец,– сказал Стефен, борясь с безнадежностью,– есть неизбежное зло. Он писал эту пьесу в месяцы последовавшие после смерти его отца. Коль вы считаете что он, седеющий мужчина с парой дочерей на выданьи, с тридцатью пятью годами жизни, nel mezzo del cammin di nostra vita, опытом на все пятьдесят, и есть тот безбородый студентик из Виттенберга, то вам следует считать его семидесятилетнюю мать похотливой королевой. Нет. Труп Джона Шекспира не бродит по ночам. Час за часом гниёт себе, да гниёт. Он почиёт, обезоруженный от своего отцовства, пристроив это мистическое состояние на плечи сыну. Боккаччев Каландрино был первым и последним из мужчин, что ощутил себя с ребёнком. Отцовство, в понятии познающего разума, неведомо человеку. Это мистическое состояние, апостолическая преемственность, лишь от приявшего – исключительно к приятому. Как раз на этой тайне, а не на мадонне, которую лукавый италийский ум подбросил бандитствующей Европе, основывается церковь и стоит нерушимо, ибо основана, как и вся вселенная, микро и макрокосм, на пустоте. Amor matris, именительный и родительный, может быть единственной всамделишностью в жизни. Удел отцовства быть узаконенной фикцией. Кто отец какому-либо сыну, с чего какому-либо сыну следует любить его, или ему сына?

К чему, чёрт побери, ты клонишь?

Я знаю. Заткнись. Чтоб ты лопнул! У меня есть причины.

Amplius. Adhuc. Iterum. Postea.

Тебе назначено сделать это?

– Их разделяет столь неодолимый телесный стыд, что в летописи преступлений всего мира, запятнанной всеми прочими кровосмешеньями и скотствами, едва ли сыщется упоминанье о таком. Сыновья с матерями, отцы с дочками, сестры лесбианки, любови, что не смеют вымолвить свое названье, племянники с бабушками, тюремные птахи с замочными сважинами, царицы с призовыми быками. Сын нерождённый портит красоту: родившись – причиняет боль, урезает долю любви, прибавляет забот. Он – мужчина: его рост – закат его отца, его молодость распаляет отцову зависть, его друг – враг отцу.

На рю-Монсье-ле-Принс я думал это.

– Что связывает их в природе? Миг слепой похоти. Я – отец? Да полно, я ли?

Усыхающе-морщинистая неуверенная рука.

– Сибелиус Африканский, пролазливейший ересиарх из всех тварей земных, доказывал, что Отец был Сам Своим Собственным Сыном. Бульдог из Аквина, которому годится любое слово, ему перечит. Допустим, но если отец, не имеющий сына, не есть отцом, то может ли сын, не имеющий отца, быть сыном? Когда Бэконилирутландилисаутхэмпширилишекспир, или какой другой поэт с таким же именем в комедии ошибок, писал ГАМЛЕТА, он был отцом не только лишь своего собственного сына, но—будучи уже не сыном—он был и чувствовал себя отцом всего своего рода, отцом собственного деда, отцом своего нерождённого внука, который, из тех же посылок, так и не был рождён – природе, как понимает её м-р Меджи, противно совершенство.

Эглинтонус, ожив от удовольствия, поднял скромнолучащийся взгляд. Радостно глянул, весёлый пуританин, сквозь спутанную жимолость.

Льсти. Изредка, но льсти.

– Себе свой собственный отец,– сказал Сынмалиган себе.– Стойте. Я тяжел ребёнком. У меня нерождённое дитя в мозгу. Паллада Афина! Пьеса! Пьеса самое то! Дайте-ка разродиться!

Он стиснул свой брюхолоб обеими родовспоможными руками.

– Что до его семьи,– сказал Стефен,– имя его матери живёт в Арденском лесу. Её смерть родила из него сцену с Волумнией в КОРИОЛАНЕ. Смерть его мальчика-сына это сцена смерти юного Артура в КОРОЛЕ ДЖОНЕ. Гамлет, чёрный принц, это Гамнит Шекспир. От кого девчонки в БУРЕ, в ПЕРИКЛЕ, в ЗИМНЕЙ СКАЗКЕ, мы знаем. С кого писана Клеопатра, мясная похлебка Египта, или Крессида, или Венера, нетрудно догадаться. Но в записях имеется ещё один член семьи.

– Интрига сгущается,– сказал Джон Эглинтон.

Квакер библиотекарь, всколыхиваясь, вьюлился на цыпочках, колых, маска его, колых, в спешке, колых, квак.

Дверь закрыта. Камера. День.

Внемлют. Трое. Они.

Я ты он они.

Служись, месса.

СТЕФЕН: У него было три брата, Жильберт, Эдмунд, Ричард. Жильберт, уже в старости, поведал неким господам, как один раз он прошёл затак, майстер Провершшик пропустил, ага, и повидал сваво братеню, майстра Выллю, этта, што пиески-то пысал ву Лоннуне, как он прыдставлялси в уморной пиеске, там ишшо мужик у ево на спине. Феатрова сосиска заполнила с верхом душу Жильберта. Его нет нигде: но Эдмон и Ричард отражены в работах сладкогласого Вильяма.

МЕДЖЭГЛИНТОН: Имена! Что в имени?

БЕСТ: И моё имя Ричард, знаете ли. Надеюсь, вы замолвите доброе слово за Ричарда, знаете ли, ради меня. (Смех.)

ХВАТ МАЛИГАН: (Piano, diminuendo)

И молвил медик Дик
Дружку медику Дейву

СТЕФЕН: В его троице Сил Зла, из этих петушистых негодяев – Яго, Ричарда Горбуна и Эдмунда в КОРОЛЕ ЛИРЕ, двое носят имена нехороших дядей. К тому ж, последняя пьеса написана, или писалась, пока его брат Эдмунд лежал умирая в Саутварке.