Улица милосердия

НА КРЫЛЬЦЕ ТИММИ ГОРЕЛ СВЕТ – оставшаяся с лета антимоскитная лампочка. Когда он подошел к двери, его лицо ввергло ее в шок. Борода Распутина исчезла. Без нее он казался моложе, опрятнее и неожиданно привлекательнее. Встреться они на улице, она бы его не узнала. Его кожа выглядела влажной и упругой, как у младенца после купания.

– Это твое лицо?

Она никогда не задумывалась о том, как выглядело бы его лицо без растительности, так почему же оно кажется каким-то не таким?

Тимми осторожно коснулся подбородка, словно хотел убедиться, что он на месте.

– Мне предстоит деловая поездка, – сказал он. – Я подумал, что время пришло.

– И как оно?

– Как будто полголовы не хватает, – сказал он.

Она прошла за ним в квартиру. По телевизору шел документальный фильм о пираньях. Он взял бонг со складного столика и протянул ей.

Трава была намного ароматнее, чем та, что он продавал ей, и крепче.

– Что это? – спросила она сдавленным голосом.

– «Крушение поезда». Мой личный запас.

– Такая… Э-м, насыщенная.

Тимми отмахнулся, когда она протянула бонг назад:

– Оставь пока, тебе надо нагнать.

Затем он выключил звук на телевизоре и рассказал ей историю. Она понимала, что как раз за этим и приехала: смотреть на его огромный беззвучный телевизор и молча утонуть в объятиях его дивана.

История была о его дяде Фрэнке, брате отца, пожарном из Броктона. В юности Фрэнк был чемпионом лиги любительского бокса, симпатичным малым и любимчиком женщин. Когда у него вылетело колено и он больше не мог сражаться с пожарами, он вышел на пенсию и уехал во Флориду, в Дэлрей-Бич, где было совершенно нечем заняться, кроме как пить, ходить по стрип-клубам и сходить с ума по одной из девочек, которой платили за то, что она танцевала у шеста.

– И вот, значит, Фрэнк пялится на нее каждый день, – сказал Тимми. – Тратит на нее все деньги. В конце концов он спускает всю свою пенсию, чтобы организовать ей квартирку. Ей двадцать шесть, ему семьдесят, но он в своем уме и все еще симпатяжка. Он вообще не сомневается, что девчонка в него влюблена.

– Что-то мне подсказывает, что не все так радужно, – сказала Клаудия.

– Ну да. Дядю Фрэнка ждет глубокое разочарование. У стрипушки есть парень, флоридский патрульный. И вот как-то Фрэнка останавливают на шоссе, и коп ни с того ни с сего начинает лупасить его «Кадиллак Эльдорадо» монтировкой.

– Охренеть, – сказала Клаудия, преисполнившись неподдельного сочувствия. Картина представала перед глазами слишком ярко: черная ночь, на автостраде мелькают фары, пальмы раскачиваются на ветру.

– Тут Фрэнк не изменяет себе и лезет в драку, но коп на сорок лет моложе, – сказал Тимми, – и у него монтировка.

Клаудия вернула ему бонг.

– Фрэнк два месяца лежит в больнице. – Тимми сделал глубокую затяжку. – Врачи говорят, что он всю оставшуюся жизнь проведет в инвалидном кресле. К тому моменту, когда его выписывают, жены уже давно нет, все деньги потрачены на стрипушку, и ему остается жить за счет дочери, которая, – представь себе, – все еще его боготворит.

Он передал Клаудии бонг.

– Его дочь – моя двоюродная сестра Бриджет – вышла замуж за какого-то мажора и живет в крутом комплексе – кучка однотипных особняков у искусственного озера. Ну и, естественно, дядя Фрэнк ненавидит это место. И как-то ночью он доходит до предела, просто больше не может выносить это дерьмо, и едет на своем кресле прямиком в озеро.

– Да ладно! – сказала Клаудия.

– Он ждет, пока дочь с мужем уснут, чтобы они не услышали, если он вдруг передумает и начнет кричать. Что он и делает. Его слышит один из соседей и бежит на помощь, но не успевает.

Они оба замолчали. Клаудия наблюдала, как по экрану телевизора мечутся пираньи.

– Боже, – сказала наконец она. – Какая печальная история.

– Погоди, это еще не все. Через неделю они вытащили кресло, – сказал Тимми. – Им пришлось осушить озеро.

Он передал ей бонг.

Зачем рассказывать ей эту историю? Была вообще какая-то причина? Ей не приходила мысль спросить. Она глубоко вдохнула, его слова омыли ее, как вода, – теплые брызги полученного опыта, не подлежащего сомнениям. «Крушение поезда» сделало свое дело.

Тимми подошел к окну и выглянул из-за гобелена на безмолвную улицу.

– А где все? Как после бомбежки.

Это ненадолго сбило Клаудию с толку, но потом она вспомнила, что вышла из дома в полночь.

– Уже поздно, – сказала она. – Мне пора.

– Еще нет. – Тимми звякнул ключами в кармане. – Давай прокатимся.

В РЕТРОСПЕКТИВЕ ПОВЕДЕНИЕ КЛАУДИИ В ЭТОЙ СИТУАЦИИ очевидно было весьма спорным. О чем она думала, садясь посреди ночи в машину к человеку, торгующему дурью? Она вообще понимала, что именно это и называется «рискованным поведением»?

Понимала.