Улица Светлячков

Паника всегда ощущается одинаково. Сперва в желудке образуется тяжесть, затем подступает тошнота, а за ней – судорожная спертость в легких, которая не проходит, сколько ни дыши. Но повод для страха каждый день новый – я никогда не знаю заранее, что меня спровоцирует. Может, поцелуй мужа с привкусом грусти, которая надолго осядет в его глазах. Порой я замечаю, что он уже горюет обо мне, уже скучает, хотя я еще рядом. Но куда хуже то, как Мара безропотно соглашается со всем, что я говорю. Что угодно отдала бы за старую добрую ссору с воплями и хлопаньем дверей. Вот что я хочу тебе сказать первым делом, Мара: в этих ссорах – сама жизнь. Ты боролась за свободу, за возможность не быть моей дочерью, еще не зная толком, как быть собой, а я боялась тебя отпустить. Это замкнутый круг любви. Увы, тогда я этого не осознавала. Твоя бабушка как-то сказала мне, что я пойму, как тебе жаль, гораздо раньше, чем ты поймешь это сама, и она оказалась права. Я знаю, что ты сожалеешь о некоторых своих словах так же, как я сожалею о том, что сама наговорила в сердцах. Но это уже неважно. Я хочу, чтобы ты это знала. Я тебя люблю и знаю, что ты любишь меня.

Но ведь и это всего лишь слова, правда? Я хочу пойти дальше. И если ты согласишься меня потерпеть (я уже много лет ничего не писала), я расскажу тебе одну историю. Это моя история, но и твоя тоже. Она началась в 1960 году в одном обшитом вагонкой фермерском домике, построенном на холме возле пастбища. Но по-настоящему интересной она стала в 1974-м, когда в доме напротив поселилась самая крутая девчонка на планете…

Глава тридцать пятая

Сидя на стуле в гримерной, Талли разглядывала свое отражение. Впервые за долгие годы, проведенные в комнатах, подобных этой, она заметила, какие же огромные в них зеркала. Неудивительно, что знаменитости так легко в них теряются.

Сказав: «Макияж не нужен, Чарльз», она поднялась на ноги.

Визажист, разинув рот, уставился на нее из-под слишком уж старательно уложенной челки.

– В смысле? Эфир через пятнадцать минут.

– Пусть видят, какая я на самом деле.

Расхаживая по студии – своей вотчине, – она наблюдала за людьми, которые суетливо носились каждый по своим делам, с ног сбивались, стараясь, чтобы все прошло без сучка без задоринки, а ведь добиться этого было весьма непросто: вчера в три она собрала всю команду и сообщила, что меняет тему прямого эфира. Некоторые из продюсеров и менеджеров работали до позднего вечера, чтобы подготовить выпуск, и сама она не спала до двух часов ночи – искала информацию. Отослала факсы и электронные письма десяткам онкологов по всему миру, много часов провисела на телефоне, пересказывая историю болезни Кейт во всех подробностях, которые удалось разузнать. Все отвечали одно и то же.

Сделать ничего нельзя. Ни слава, ни успех, ни деньги тут не помогут. Впервые за долгие-долгие годы Талли чувствовала себя обычным человеком. Беспомощным.

Но, по крайней мере, она может рассказать миру о чем-то важном.

Зазвучала знакомая музыка, передача началась, и она вышла на сцену.

– Добро пожаловать на «Разговоры о своем», – произнесла она свое обычное приветствие, но тут что-то вдруг сломалось. Глядя в зал, она видела лишь сборище чужих людей. Странный был момент, пугающий. Всю свою жизнь она искала одобрения таких вот сборищ, их безусловная поддержка придавала сил.

Зрители, уловив заминку, примолкли.

Талли села на край сцены.