Улица Светлячков

Кейт медленно сняла халат, стянула ночную рубашку, стараясь не обращать внимания на то, какими бледными и костлявыми сделались ее ноги. Еще страшнее было смотреть на боевые отметины на месте груди. Она выглядела поломанной – если бы не шрамы, ее легко было бы принять за маленького мальчика.

Джонни стащил с себя одежду, отбросил ее в сторону, укрыл их ноги одеялом.

Кейт смотрела на него, чувствуя, как бешено колотится сердце.

– Ты такая красивая, – сказал он и, наклонившись, поцеловал ее шрамы.

Любовь, смешанная с облегчением, освободила ее. Тяжело, неровно дыша, она припала к его губам. За двадцать лет брака они занимались любовью тысячи раз, и всегда это было прекрасно, но этот раз был особенным – особенно бережным. Она знала, что Джонни страшно боится что-нибудь ей сломать. Она сама не помнила, как все случилось, как она оказалась сверху, знала лишь, что хочет вобрать его в себя целиком, что вся ее суть, нынешняя и прошлая, навеки связана с этим мужчиной. Когда он наконец вошел в нее, медленно и осторожно, наполнил ее изнутри, она двинулась ему навстречу и на одно идеальное мгновение снова почувствовала себя целой. Наклонившись, она поцеловала его, ощутила на губах вкус слез.

Джонни выкрикнул ее имя так громко, что она прижала ладонь к его рту – оба слишком запыхались, чтобы посмеяться над этой оплошностью, – и прошептала: «Дети!»

Но оргазм, захлестнувший ее мгновение спустя, смыл все мысли, оставив лишь наслаждение.

Улыбаясь, чувствуя себя снова молодой, она прижалась к мужу. Он обнял ее и притянул к себе. Оба долго лежали, опираясь на гору подушек, молчали и смотрели в огонь.

Наконец Кейт решилась произнести вслух то, о чем давно уже думала.

– Не хочу, чтобы ты остался один.

– А я и не останусь. У нас трое детей.

– Ты знаешь, о чем я. Я пойму, если вы с Талли…

– Перестань.

Его глаза – знакомые ей лучше, чем свои собственные, – темнели такой пронзительной болью, что она едва не разрыдалась.

– Я всегда любил тебя. Только тебя, Кейти. С Талли я переспал один раз, тысячу лет назад. Я не любил ее ни тогда, ни после. Ни секунды в жизни. Ты моя душа, мое сердце. Мой мир. Как ты до сих пор не поняла?

По его глазам, по дрожи в его голосе она угадала, что Джонни говорит правду, и ей стало невыносимо стыдно за свою ревность. Давно надо было поверить.

– Я поняла, я понимаю. Просто очень волнуюсь за тебя и детей. Не хочу думать…

Вести этот разговор было точно плавать в кислоте – он прожигал насквозь, до костей.

– Я знаю, милая, – сказал он после паузы. – Я знаю.

Глава тридцать седьмая

День летнего спектакля выдался ясным и прохладным – подарок сиэтлской осени. Кейт очень хотела помочь Маре подготовиться, но толку от нее было мало, слишком она ослабла. Даже улыбаться стало трудно. Головная боль не отпускала уже ни на мгновение, звенела в черепной коробке, точно будильник, который нельзя выключить.

Поэтому пришлось передать подготовительные дела Талли, которая справилась с ними на отлично.

Кейт почти весь день проспала. К вечеру она чувствовала себя отдохнувшей – насколько это было возможно – и готовой к испытанию, которое ей предстояло.

– Точно справишься? – спросила Талли без четверти семь.

– Справлюсь. Может, накрасишь меня? А то я всех детей распугаю.

– Думала, ты никогда не попросишь. Я и парик тебе привезла. Если хочешь.

– Еще как хочу. Сама бы об этом подумала, но у меня уже мозгов не осталось.

Она прижала ко рту кислородную маску и несколько раз вдохнула.

Талли вышла из комнаты и вскоре вернулась с косметичкой.

Кейт подняла верхнюю секцию кровати и закрыла глаза.

– Как в старые добрые времена.

Талли колдовала над ней, рисовала карандашом брови, клеила ресницы, ни на минуту не умолкая. Кейт убаюкивали звуки ее голоса.

– Это моя суперспособность, знаешь ли. Бритва есть?

Кейт хотела рассмеяться. А может, и в самом деле рассмеялась.

– Так, – наконец заявила Талли, – время мерить парик.

Кейт заморгала, только теперь осознавая, что заснула, и смущенно улыбнулась:

– Прости.

– Да все в порядке. Обожаю, когда люди засыпают, пока я вещаю.

Кейт стянула шапку с головы и перчатки с рук. Как всегда, она страшно мерзла.

Талли надела на нее парик, убедилась, что он сидит как нужно, затем помогла Кейт влезть в черное шерстяное платье, колготки и сапоги. Усадив ее и укутав покрывалом, она подкатила кресло к зеркалу:

– Ну как?

Кейт уставилась на свое отражение – бескровное, осунувшееся лицо, огромные глаза под нарисованными бровями, платиновые волосы до плеч, ярко-красные губы.

– Шикарно, – сказала она, надеясь, что прозвучало это искренне.

– Я рада, – сказала Талли. – Тогда собираем отряд – и в путь.

Через полчаса они подъехали к концертному залу. Было еще слишком рано, парковка пустовала.

Идеально.

Джонни пересадил Кейт в кресло, тщательно укутал, повез ко входу.

Они оккупировали первый ряд, сразу заняв места для всех родственников. Кресло Кейт поставили в проходе.

– Съезжу за мальчиками и твоими родителями, – сказал Джонни. – Вернусь через полчаса. Нужно что-нибудь?

– Нет.